Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская

— Что еще, кроме денег, нашли в ее чемодане?

— Пожалуйста. — Прокопенко достал бумагу. — Паспорт. Два пропуска. Карточки всякие… дисконтные, пять процентов, три процента, коробка с косметикой, детективы, три штуки. Корецкий. Книга «Живопись Рубенса». Два тома.

— А это зачем?

Прокопенко удивленно взглянул на него, но не ответил.

— Дальше: четыре платья летних, халат шелковый, джинсы, белье, пляжное полотенце, сумочка, в ней кошелек с мелочью.

— Так сумочка дома осталась?

— Хозяйка сказала, что она с пустыми руками выскочила. В кармане брюк мы нашли две сотни.

— Ненадолго, получается, выбегала.

— Ну, он, наверное, в ресторан ее пообещал сводить. Там есть у парка. Зачем ей деньги?

— Все равно странно. Помаду хоть должна была захватить, пудру, в ресторанах женщины обычно подкрашиваются.

— Не знаю. Мне продолжать?

— Да. Извините.

— Еще нашли фотографии.

— Чьи?

— Собственных несколько штук, матери покойной, мужика какого-то.

— Брат опознал мужика?

— Опознал. Сказал: давний любовник. Единственный соискатель ее руки. Они лет семь назад расстались и больше не виделись. Причем, это она его бросила.

— А фотографию с собой продолжала возить?

— Ну, надо же хоть кого-то с собой возить в тридцать пять-то лет. Так, еще: золотое кольцо с цирконием — в косметичке лежало, там же, где деньги. Пакетик с лекарствами.

— Какими?

— Обычными. Анальгин, аспирин, фестал. Много снотворного. Очень много. Называется «ксанакс». Говорят, сильное лекарство.

— У нее была бессонница?

— Хозяйка сказала, что она спала как убитая. Но вроде что-то перед сном пила. Хозяйка, правда, решила, что таблетки противозачаточные. — Прокопенко немного порозовел.

— Зачем ей противозачаточные, если у нее любовника не было?

— Не знаю, — раздраженно проговорил Прокопенко. — Может, это как раз и было снотворное. Может, еще что. Эксперт сказал, у нее проблемы со щитовидкой были.

— Какие?

— Слушайте… Владимир Александрович. Вам не нравится наша версия? — Прокопенко достал из пачки еще одну сигарету. — Вы что-то знаете? Может, расскажете? Если у вас есть какие-то факты, опровергающие наш вариант, поделитесь. — Тон Прокопенко стал совсем неприязненным.

— Нет у меня никаких дополнительных фактов. Я вас расспрашиваю именно поэтому. Хочу получить исчерпывающую картину.

Прокопенко приподнял брови с видом: «Ах, вот как? Ну-ну».

— Выбегала ненадолго, — задумчиво произнес Ивакин. — Почему хозяйка так поздно заявила в милицию? Через неделю, насколько мне известно.

— Это вы говорите, что она выбегала ненадолго. Свидетельница другого мнения. Сказала: «Дело молодое, любовник, да еще местный — захотела у него пожить». Хозяйка решила, что его жена уехала, вот Леонидова к нему и перебралась. А что не позвонила, так ничего удивительного. «Молодые сейчас только о себе думают». Это слова хозяйки.

— А не могло быть так: он позвонил, она из дома выбежала, но до него не дошла? То есть весь вечер и все утро звонил все-таки он?

— Вряд ли. Во-первых, очевидцы в тот вечер видели ее с мужиком в светлом костюме. Значит, с кем-то она все-таки встретилась, причем для весьма интимного разговора. Парк — место очень уединенное. Во-вторых, сообщник звонил только…

— Тот, кого вы считаете сообщником, — поправил Ивакин.

— Тот, кого я считаю сообщником, — зло повторил Прокопенко, — звонил только вечером и на следующее утро. После чего пропал. Если бы это был тот самый любовник, он бы продолжал искать ее, не так ли? За неделю бы всяко объявился. Нет, вы уж извините, может, мы тут у себя в провинции ваших сложностей не понимаем. — Прокопенко заерничал. — Но у нас целый отряд таких красавчиков действует. Бабы-то дуры.

— Были похожие убийства?

— Убийств не было. Но мошенничеств — сколько угодно. Например, знакомится на пляже, все узнает, слепок ключей делает, потом слезы-расставания, клятвы всякие, обмен телефонами, а когда она домой прилетает — квартира пустая. Фантазия у народа стала…

— И что же, красавчик убил ее с целью ограбления? — Ивакин помолчал немного. — Распланировано и правда славно: выманили из дома, дом тем временем обчистили. Убивать-то зачем?

— Я не знаю, какие там бриллианты могли на ней быть, если две тысячи долларов запросто в съемной комнате лежали! Это, может, у вас в Москве такие суммы не считаются крупными, а у нас здесь и за тысячу рублей убивают. Ведь еще, дурочка, хвасталась своими украшениями. Впрочем, может, просто на шизофреника напоролась. У нас тут лет десять назад бродил один… А сейчас каждый второй с диагнозом! Или вообще этот парень ни при чем — она могла с ним расстаться, а потом уже ее ограбили и убили. Но это маловероятно: не бросил же он ее одну в парке — там, к слову сказать, гулять опасно, хотя многие курортники об этом и не догадываются. И если он ни при чем, почему не объявился? Мы и по телевизору давали информацию.

— Испугался, — произнес Ивакин. Прокопенко скептически посмотрел на него. — Итак, ты сказал, что она богатая.

— Для наших воров богатая.

— А брат ее что говорит?

— Говорит, что понятия не имеет, как она вообще на юге оказалась. Он думал, она в Москве. Она работать должна была, никакого отпуска у нее не намечалось. Да ее и на работе искали. И еще говорил, что она бедная. Мол, нечего там грабить у нее.

Ивакин удивленно приподнял бровь, ожидая разъяснений.

— Да, так и сказал, что она бедно жила. Что было у нее фамильное украшение, но оно, скорее, амулет, особенной ценности не представляет, хотя Леонидова его очень любила. Какой камень, он не знает, но не думает, что бриллиант. Правда, оговорился: «Ничего утверждать не буду. Она немного странная была, могла и бриллианты на пляж надеть. А что там у нее вообще было — я не знаю». Утверждает также, что она только недавно стала нормально зарабатывать. Я же говорю, у нас разные представления о том, кто богатый, а кто нет. Вы в Москве своей зажрались.

— А вы в Лазурном? — улыбнулся Ивакин.

— У нас видите какой дождь? Все наши денежки за сезон смыл.

Некоторое время Анжела Сергеевна держала себя в руках, но потом не выдержала и расплакалась.

— Все вспоминаю, вспоминаю, — пожаловалась она. — И как шла она по улице с чемоданом своим, потерянная какая-то, и как сразу согласилась, когда я ей комнаты показала. Я почему-то тогда еще подумала: несчастная она. Сломленная. Видно было, что ни мужа у нее, ни детей. Хотя и хорохорилась. Еще мне показалось, что грех на ней какой-то. И еще она боялась.