Книга для никого - Антон Павлович Лосевский

возвращаться в офисные трущобы, коридоры лицемерия и столовые лизоблюдства… Таки пришлось. После закрытия бизнеса воды утекло немало, однако найти свое место в строю, тем более идущему в никуда, по-прежнему не удавалось. «Сбитый летчик» называют таких как он наниматели и рекрутеры. Действительно: тому, кто изведал свободы графиков и нормальных заработков, тяжеловато влиться обратно в эту вялотекущую струю.

Утро ничуть не противоречило сложившимся традициям: разумеется, аккуратно и хронически опоздал, не сильно, но предумышленно. Как вовремя поспеть туда, куда совершенно не хочется? Впрочем, кому какое дело, когда повсюду рутина и самотек. Выверенная доза кофе, пятиминутка кликабельных заголовков, и вот реальность сгущается в цепочку стандартных шаблонов и алгоритмов — болтливые звонки, недовольные письма, просроченные переговоры: срочно, подешевле, надо было еще вчера…

Годы учений, переквалификаций, устремлений, и вот он я, размышлял Никита: столоначальник деревянной плоскости с предустановленным монитором, телефоном, принтером. Вид из окна прямолинейный, на такое же офисное здание из стекла, вроде бы красивое и современное, но так ли это? Совершенно секретно: предки возводили с куда большей выдумкой, основательностью и уважением к деталям.

Превалирующее желание всего понедельного трудодня: скорее бы все это кончилось, скорее бы уже отсюда. А ведь впереди еще вторичность вторника, сопротивление среды, пьянящая пятница, пролетающий, будто в ускоренной перемотке, уик-энд… раунд следующий. Схожим образом лабораторные хомячки преодолевают искусственные препятствия в прозрачном лабиринте за нехитрые стимулы и угощения, в поисках выхода и выходного.

Долгий трудный день завершен, и вот наконец-то путь домой, если позволительно так называть группу смежных помещений, служащих жилищем. Оглядываясь кругом, так редко увидишь счастливые лица, все больше кислые мины и выжатые лимоны, усталые и напряженные, не ждущие от завтрашнего дня ничего нового. Напялить солнечные очки в любую погоду, чтобы притушить действительность, вдеть в ушные раковины наушники беспроводные, чтобы приглушить шум, гам и скрежет города. Только случайные влюбленные или хихикающие над какой хохмой из экрана вносят местами живительное разнообразие в угрюмый трафик.

Что ж, если Никите дан дар видеть предметы и явления в негативном преломлении, отчего бы им не пользоваться, когда повсюду столько пищи для ума, объектов и субъектов для критического восприятия: начиная хоть с себя и заканчивая мирозданием в целом. Что-то тут явно не то и не так, но вот что, что именно… режим исследования активирован, продолжение следует.

Полагаю, ты не преминешь уязвить: не нравится дерганный ритм мегаполиса, профессия, доля — вали в глухую деревню, в умиротворение, пашню, созерцание. Однако, о чем это мы, когда русская деревня десятилетиями как приходит в запустение, спивается и выстаревает. Отступать больше некуда. Сам смысл ее существования в 21-ом столетии выглядит исчерпанным, без малейших намеков на воскрешение. Задача главнюков собрать народонаселение в пяти-шести крупных муравейниках-агломерациях решается методично и успешно — так удобнее управлять, надзирать и собирать с тягловых подать. А сняться с якорей прописки, привычки и кредитки не всегда бывает возможно в силу многих обстоятельств, особенно если родился и вырос в одном из крупнейших вавилонов.

— Ну, как поживаете, потомки? — вопросит густой голос из седой старины. Да вот так: кое-как, через пень-колоду, кочку, кувырком да поперек.

Правда, ты уже прекрасно знаешь, что никакого Никиты нет — зато есть собирательный образ современного среднестатистического городского обывателя, ищущего цель и смысл, а находящего лишь отголоски и отблески чего-то нездешнего, но недостижимого. Одновременно Никита — спавшая маска, прошлое alter ego. Здесь и сейчас же есть только обыкновенный я, оставшийся один на один с реальностью объективной, объективно необъяснимой.

17 июня 2021

Обживая гетто

Обживая гетто невольно начинаешь реже бриться, гладить рубашки, накрахмаливать воротнички и все такое прочее. Что ни говори, а место обитания требует соответствия и следования пусть невысокому, но стандарту. А смысл, действительно, до блеска вычищать ботинки, когда при самом выходе из парадного тут же вступаешь в пыль, грязь, слякоть или смесь всего — по сезону. Едва очутившись на улице неминуемо попадаешь в обстановку механически-биологического столпотворения: скачут вприпрыжку по запрограммированным делам сограждане; со скрипом, впритирочку, разъезжаются плотно запаркованные авто, беззастенчиво облегчается на истоптанную лужайку чей-то питомец.

Как ты, должно быть, догадываешься, я тоже угодил в западню проживания в человейнике, хотя так-то местный и имел неплохие шансы избежать известной участи… Ну, чего уж теперь: куда хватило капиталов отскочить после жилищных катаклизмов. Разумеется, временно (все временно), а пока… Скверное питание, дурное воспитание — все дает свои плоды и всходы, согласно законам природы. Era vulgaris предстает во всей красе.

Так уж исторически получилось, что бывшие совхозные поля в период первоначального накопления вышли из моды и ушли с молотка. И пускай картофель отныне завозим с пустынь Египта, томаты из Марокко и Эквадора, зато на тех полях вместо борозд и колосьев созрело много многоэтажек, где категорически мало велодорожек. Прямо говоря, доморощенные посевы и их продукты оказались почти без надобности, поскольку завозное и безвкусное пипл схавает все равно.

Вдоль оживленной загородной трассы буйным цветом расцвела незаконная торговля просрочкой и контрафактом, бережно не замечаемая всевозможными администрациями, комиссиями и правоохранителями. Зимой и летом, днем и ночью в худо сбитые ларьки паломничают алконавты и нарколыги всех полов, возрастов и пограничных национальностей. Раскрепощенные крепостные, выработанные рабочие, предоставленные себе пасынки материнского капитала, кого тут только не встретишь! Пока еще выбиваются и режут глаз дамы в восточных нарядах, караванами бредущие с автобусной остановки в западную оконечность резервации. Обочина дороги, связующей два крупнейших города Империи добра, пышно усеяна окурками, огрызками и осколками; внутри массива торжество растрескавшегося асфальта и иной обшарпанной инфраструктуры, детские площадки оккупировали дымящие мамашки с пивасиком, выгуливающие подрастающих налоговых резидентов и завзятых должников. Удивительная все-таки натура у русского бюрократа: под бодрые рапорты о триумфальном восстановлении Сирии или успешном тушении пожара где-нибудь в Греции, малейший порядок на вверенных территориях этих господ волнует в самую последнюю очередь. Впрочем, феномен прочно базируется на том, что прописным обитателям и залетным заселенцам на самом деле ничего особенно и не нужно: и так сойдет-сгодится, видали и похуже, главное ведь, чтобы не было чумы! Классическая примета гетто: все здесь случайные, знакомые шапочно, не шибко заинтересованные в развитии чего-либо. Земля-то, понятно, вроде бы как и родная, а вместе с тем интуитивно ничейная и даже чужая. Еще бы: стать здесь своим, значит твердо встать на кривую дорожку и покатиться по наклонной.

И тут уж, сколько ни морщи лоб, запуская мыслительный процесс, а в голове все равно не укладывается: каким же оно