Книга для никого - Антон Павлович Лосевский

Как-то так вот потихоньку, при всей кажущейся внешней стабильности, отсутствии явных ужасов вроде блокады или зомби-апокалипсиса, современность в тяжелых родах перерождается в нечто иное, смутно знакомое по антиутопиям. Возможно, выкарабкаемся и из данного морока, — хотя, похоже, уже другими, — и пока остается готовиться и гадать, в какой именно дивный новый мир.

14 ноября 2021

Новый Юрий

Белой вороной, чужим на празднике жизни чувствовал себя юный Юрий тем особенным вечером, открывавшим новогоднюю ночь, даже новый век. Больше того: мир вступал в следующее тысячелетие. Очевидно, отнюдь не каждому человеческому существу случается пересекать тысячелетние рубежи, Юре же оно давалось с легкостью, по факту рождения почти на финишном флажке: так что заходил с комфортом, шестнадцатилетним, в полном здравии и трезвой памяти, уже и с кое-какими правами и паспортом гражданина. И вот, вместо ликования, осознания уникальности момента лишь скука, вместо подъема радости пульсирующее раздражение. Все потому, что родители не придумали ничего поумнее, как потащиться к малознакомым знакомым в шумный городской квартал, сорвав куда более увлекательные планы. А в этих самых гостях не оказалось ни единого сверстника: все совсем сорокалетние или еще хуже. Даже самой молодой, чьей-то бедной родственнице, стукнуло уже годиков 25, а то и 27, ну и о чем вести беседу с такой древнегреческой барышней?

Да и в принципе, если присмотреться, какие же несерьезные они все-таки эти взрослые — чавкающие, чихающие, чешущиеся, поддатые — разве так подобает попадать в светлое будущее зрелому цивилизованному человеку? Как ни взгляни: волшебство отдает мошенничеством, а елка, чуть потряси, оказывается палкой.

Дядя Филимон, хозяин жилища и отцовский однокашник, виновато завозился с видеомагнитофоном, заразившись идеей запустить новый, годный фильм, однако в кассете зажевало пленку, картинка рябила, дробилась, не пошла, а посему пришлось отступить и включить базовую программу телепередач. И там, ожидаемо, сплошная пошлость и серость радуги — звезды эстрады в карнавальных перьях и броских макияжах, народные и антинародные артисты, сменяя друг друга, пели и плясали, то есть увеселяли и создавали настроение, добиваясь прямо противоположного впечатления в мятежной подростковой душе.

Тупо и подолгу пялился в экран Юра, не слишком вникая в содержание сценок и пропуская мимо ушей досужие разговоры старших про инфляции и инвестиции, заначки, закваски и запеканки, думая все больше о насущном: как бы поскорее возвратиться к друзьям, вот уж с кем никогда не соскучишься! как предстоит порадоваться последним большим школьным летним каникулам, а там… решающие, определяющие экзамены. И впереди целая загадка судьбы, получение специальности, обретение себя и диплома, всякие полезные находки и знакомства, может даже закрутится какая занятная любовь… Интересно же, как это все произойдет, а?

Волнительные помыслы о грядущем ненадолго прервали проводы старого года, а затем уж подоспел и сам новый, под бой курантов и музыку разливающегося шампанского и звона бокалов, как и заведено устоями. Бледненько обратился к народонаселению свежеизбранный президент, после чего застолье завертелось вновь, без внятного сюжета и выдумки, зато с уймой дурацких ситуаций и импровизированных хохмочек.

Батя, подметив томление и неловкость сына, плеснул коньяку: не все же соки и воды гонять. Тетя Ася, сидевшая по правую руку, заботливо подкладывала салат за салатом. «Прям на убой кормят» — с горечью выдохнул и поморщился Юра. Да и в принципе, если вдуматься в обряды, что за дикарская привычка уедаться и упиваться до отвала? Не разумнее ли раз в месяц устраивать опрятный и размеренный ужин, нежели в последний/первый день пытаться сожрать и вылакать вообще все? Может ли год быть новым, если из раза в раз делать все одинаково по-старому? Сулит ли это реальные перемены, являясь только заявлениями о намерениях стать лучше, качественнее, обновленнее? 2001, однако космической одиссеи и не видать. 2001 — это если посчитать от Рождества Христова, но многие ли из присутствующих руководствуются его учениями и вдохновляются всепрощением? Ой ли. Так что празднуем?

Да, Юрий был непростой, вдумчивый и вопрошающий юноша. А впрочем, бывают ли простые? Время чувственного познания мира, незамутненного взгляда еще не прошло, а независимость и самостоятельность пока не настала. И кому здесь адресовать вопросы? Разве что вечности, причем в своем же проявлении, ну не взрослым ведь! у них-то ответов, ясно-понятно, нет и быть не может: они давно уже вылупились, оперились и вылетели из гнезда, восприняв однажды мироустройство по-своему и далее, как правило, не прилагая особых усилий к познанию и расширению.

Меж тем этажами и выше, и ниже стоял беспрерывный гомон, топот и гогот, возгласы внутри смежных квартир звучали соревнованием кто кого переорет; посвист и грохот петард и фейерверков заставляли вздрагивать окна и взрываться лаем фокстерьера Чарли. Казалось, свершилась сокрушительная победа прекрасного грядущего над надоевшим минувшим, что теперь уж все невзгоды отступят если не навсегда, то очень надолго, останутся в прошлом постылым воспоминанием. Так что есть, есть, что попраздновать! Должно быть, это и шампанское внутри Юры начало оказывать примиряющее с действительностью влияние, а может…

А может быть что угодно: в самый разгар торжества, часа в два, внезапно вдруг отрубился свет, праздник погас, весь квартал под недоуменные восклицания погрузился во тьму. Посуетились возле окон, высыпали на улицу в поисках просвета, но определенности не прибавилось. Только назавтра выяснилось, что где-то напрочь оборвало кабель линии электропередач, а ремонтные работы в условиях мороза затянулись неприлично. К трем ночи стали остывать и батареи, пришлось хватать такси и отправляться домой, в свой природный пригород, но и там, разумеется, народные гуляния и шатания не смолкали до позднего утра. Еще пару дней к ряду повсюду потрескивало, перемигивалось и похмелялось, а потом понемногу улеглось, угомонилось, вошло в обычное русло, подчиняясь календарю и режиму.

А еще через год родители развелись: вырос сын, как-то незачем стало притворяться дальше, разошлись пути-дорожки, бывает и такое, и не такое, чего там. Неожиданностью и шоком для Юры это не стало, скорее даже принесло странное облегчение. Давно уж чуял он неладное и фальшь, несоответствие говоримого к делаемому, видя и отцовское непостоянство, и материнскую грусть, ощущая и собственную обременительность, предчувствуя маловероятность личного счастья и ограниченность возможностей и перспектив. А как иначе, когда во всем и всюду так нескладно и несуразно?

И затем уж ступень за ступенью, спускаясь по винтовой лестнице к выходу, прирастая весом и возрастом, вживаясь в ожидания будущего и встраиваясь в систему навязчивых ценностей, Юрий и сам сделался примерно таким же, кого совершенно не понимал в те далекие дни,