Кассиопея - Ханна Ким

свои выходные «культурно» и взобраться на вершину самой высокой скалы в парке Сораксан[5]. На скалу не взобрались, конечно же, но зато у Мингю остались до непозволительного смешные фотки Тэёна, который пытался столкнуть «Качающийся камень».

Получается, этот Мингю тоже два года назад ездил в Сораксан? Но не с Тэёном, а с Чонхо?

На второй фотографии он снова видит своего двойника и взрослого Чонхо, но фото явно сделано совсем недавно, потому что прическа Чонхо схожа с той, что Мингю видел у него сейчас. Он вглядывается в знакомые, но все равно бесконечное чужие ему лица и снова узнает место с фотографии – мост Шелкопряда в Сеуле, одно из самых любимых его мест в городе, потому что в парке рядом много тихих и уединенных мест, где можно спрятаться от чужих глаз и просто спокойно вздохнуть.

С месяц назад он ездил туда один, за день до того, как съехать со старой квартиры. Кажется, пытался голову в порядок привести, но в итоге только больше погряз в трясине, потому что место то хоть и любимое, но слишком сквозит прошлой жизнью – такой, какая она раньше была. Там мечтами пахнет и свободой. А еще с моста Шелкопряда видно Сеульскую башню – и она такая же маленькая, каким чувствует себя Мингю каждый раз, когда стоит на этом мосту и смотрит сквозь прутья вдаль.

На третьей фотографии не-Мингю один – позирует на фоне центрального въезда в Сеульский университет, делая сердечко руками.

– Какой же ты… приторный, – едва не закатывает глаза он. – В Сеульском учишься, значит. Надо отдать должное.

Четвертое фото глядит на Мингю лицом Чонхо, и оно явно сделано им самим на телефон. Тот факт, что другой он зачем-то вешает такие фотографии над кроватью, вгоняет в некоторый ступор. Сам он вряд ли бы повесил Тэёна с тупой рожей рядом с тем местом, где отходит ко сну. Вдруг кошмары сниться будут.

О пятую фотографию Мингю спотыкается взглядом и, кажется, ломается. Смотреть дальше уже и не выходит как-то, поэтому он глядит вбок куда-то, на занавески полупрозрачные, что от легкого сквозняка из приоткрытого окна шевелятся. Мингю эту фотографию знает – у него такая же есть. Там, в другом Сеуле, среди вещей, которые он так и не разобрал до конца, потому что разобрать просто не может. Именно в той части, том конверте, в который он не заглядывает никогда, потому что там вся жизнь обрывками: полароидные фото, автобусные билеты, чеки из кофеен, детские стикеры, листья засушенные. Там вся жизнь пазлами, но из них прошлое уже едва ли можно сложить, как мозаику с давно истертой картинкой. Прошлое таким и останется – обрывочным. Всегда будет порванными лоскутками. А Мингю и не хочет пытаться сшить их обратно, потому что – зачем.

Потому что сшивать нечего. У него только конверт с фрагментами, которые никогда не заполнят образовавшуюся пустоту.

На фотографии ему три года: он стоит на пороге дома, в котором жил до пяти лет. А по бокам от него родители сидят – молодые, красивые. Живые. Счастливые. Мингю счастлив тоже: по-детски наивно, по-детски открыто. Счастлив просто потому что.

Он проводит руками по стене – будто зацепиться за что-то хочет, чтобы не упасть. Будто где-то здесь, под обоями, спрятан рычаг, за который дернешь – и вернешь все так, как было. Ухватиться не за что, рычага предсказуемо нет, но Мингю больно царапает ладонь о торчащую шляпку гвоздя. Смотрит на нее секунд пять и понимает, что когда-то здесь висела шестая рамка, которую сняли. Он оглядывается на комнату, пробегается взглядом по чужим вещам, переключается весь на любопытство, так кстати зашевелившееся внутри. Ему бы на что угодно переключиться, лишь бы не вспоминать ничего. Ему бы что угодно, лишь бы не.

Мингю спрыгивает с кровати, зачем-то расправляет чужой плед, на автомате складывает кофту, валяющуюся на полу рядом, и кладет на стул. Проходит пару кругов по комнате, останавливается у рабочего стола с горами мятых тетрадей. Вытаскивает одну из ближайшей стопки и пролистывает, взглядом выхватывая будто нарочно кривые цветочки, нарисованные на полях то тут, то там.

Аж зубы сводит, думает Мингю, зачем так делать. Он со вздохом захлопывает тетрадь и кидает ее обратно на стол. Думает зачем-то, что ему нужно как-то называть другого себя, потому что «другой я» даже в голове звучит глупо. Мингю не придумывает ничего лучше, чем использовать сокращение от собственного имени – Мин.

Нижний ящик рабочего стола чуть выдвинут – так и манит открыть его до конца, что Мингю и делает, присев на корточки. Внутри ворохом лежат изрисованные листы бумаги формата А4; он достает несколько из них и садится на ковер. Разглядывает первый рисунок: горы, рассвет (закат?), чей-то силуэт со спины. На втором пейзаж сменяется широкой улицей мегаполиса, но фигура человека, изображенного посреди бурлящего жизнью города, не меняется, хоть и становится чуть ближе. Мингю машинально трет пальцем серый карандаш, за которым белая бумага скрыта почти целиком, и думает нехотя, что другой он – Мин – оказывается, талантом не обделен, в отличие от него.

Он достает рисунок за рисунком. Все они разные, на каждом из них поймана чья-то жизнь беспорядочными фрагментами, но везде, на каждом листе, Мингю видит один и тот же силуэт. От этой детали, что красной нитью тянется от картины к картине, становится тревожно и как-то не так, будто он увидел то, что увидеть не должен был.

Под ворохом чуть помятых и таких непохоже-похожих рисунков он находит еще несколько. И на них неизвестный силуэт обретает лицо. И будь Мингю даже окончательно и полностью не в себе, лицо это точно бы не перепутал ни с чьим другим.

На рисунках изображен Тэён. Тэён, который на альбомных страницах выглядит безбожно красивым. И дело вовсе не в том, что он и в жизни был таким, – дело в том, что его таким видел тот, кто рисовал.

Мингю не помнит, сколько сидит вот так на полу и таращится на нарисованного Тэёна. Разгадка висит в воздухе прямо перед ним, но он упорно не хочет на нее смотреть и тем более принимать за действительность. Потому что взрослый Чонхо-хён – это одно, а вот это вот – совершенно другое.

Он вынимает последний рисунок из ящика и замечает на самом дне нечто квадратное. Почти сразу понимает, что это рамка с фотографией. Перевернутая лицом вниз. Мингю медлит как может, но понимает, что это бессмысленно, потому что все равно посмотрит на фото – хоть уже