Кассиопея - Ханна Ким

лучшего друга ты воспринять можешь, а то, что он тебя старше, – нет? Тебе точно двадцать два, а не двенадцать? – Мингю вдруг начинает настолько веселить вся эта ситуация, что он на пару мгновений забывает о растекающейся чернилами тревоге внутри.

– Я не собираюсь называть тебя хёном.

– А я просил?

Чонхо в ответ не говорит уже ничего – подходит близко совсем, наклоняется вперед и разглядывает в упор. Мингю от неожиданности шарахается назад, да так резко, что точно бы вывалился прямо в открытое окно, если бы Чонхо не схватил его за ворот рубашки. Возвращает на место, но руку разжимать не спешит – приближает лицо свое и разглядывает. А Мингю близость чужая нервирует настолько, что лучше бы он в окно выпал, честное слово.

– Отвали.

– У вас реально одно лицо, – игнорирует его негодование Чонхо, а у Мингю окончательно сдают нервы, когда чужое лицо оказывается еще ближе: он резко дергает головой и дает Чонхо по лбу, заставляя того отпрянуть. – За что?!

– Есть такая штука, зона комфорта называется. Не слышал о ней? – Мингю поправляет ворот рубашки.

– Извини, я забылся, – Чонхо трет лоб, – просто…

– Просто что?

– Мингю нормально относится к чужой близости, если так можно выразиться.

– Избавь меня от этого.

– Ладно. – Чонхо запрыгивает обратно на стол. – Рассказывай.

– Что?

– Все? Чем быстрее мы разберемся в этой ситуации, тем лучше.

– А то, что мы тут в молчанку играли черт знает сколько времени, – это ничего? – закатывает глаза Мингю.

Он никогда не был ярым любителем потрепаться языком, поэтому у него уходит минуты две на то, чтобы раскачаться, – если бы не подстегивающее желание поскорее вернуть все на свои места, он бы тянул резину до глубокой ночи. Скажи ему кто вчера, что на следующий день он будет сидеть на кухне со взрослым Чонхо и тереть за жизнь, он бы послал этого человека в непрекрасное далёко.

В какой-то момент Мингю понимает, что рассказывать ему нечего особо – вряд ли его история сильно отличается от того, что сам Чонхо уже слышал от другого него. Лишь декорации разные. И предыстории людей, которые дошли до всего этого.

Как же, мать вашу, иронично – оказаться внедренным в жизнь, которой сам всегда хотел жить. Оказаться, но все равно пытаться сбежать. Если бы Мингю мог охарактеризовать себя всего одним словом – это был бы «побег». Но он бы и в этом не признался.

Чонхо надо отдать должное – он не перебивает совсем, слушает внимательно и в какой-то момент достает из пакета еще две банки пива, одну из которых протягивает Мингю, предварительно открыв. Тот берет ее на автомате, отпивает и только потом понимает, что сделал. Отмахивается сам от себя мысленно, сверлит взглядом то чужие босые ноги, то бежевый кафель на полу, то свою руку, что держит пиво. Пытается отвлечься как-то от своих же слов, переключает все внимание на неприятное ощущение скользящих по влажной поверхности банки пальцев. Одна капля срывается вниз и падает прямо на нос корги, что примостился под его ногами на полу, заставляя того громко чихнуть.

– Ты не думал, почему это произошло? – спрашивает Чонхо, когда Мингю замолкает, отвлекшись на собаку.

– Что именно? – Понимает вроде, что вопрос о зеркале, но думает почему-то о жизни своей и ситуации, в которую попал. И как бы все сложилось, не знай он Санхёна. Об этом он, разумеется, не говорит ни слова.

– Обмен. Я уже говорил, что зеркало это стоит у нас с тех пор, как мы сюда въехали. И ничего странного не происходило.

– Наверное, во мне дело, – горько усмехается Мингю, – в том, что по ту сторону оказался именно я, а не кто-то другой.

Чонхо шумно отхлебывает пиво, запрокидывает голову, смотрит в потолок. Хмыкает.

– Вероятность была ничтожно мала, да? Того, что у вас обоих будет это зеркало. Но этого все равно недостаточно. Ты вроде говорил еще про время. Сколько там было?

– Тринадцать минут второго ночи.

Он смотрит на настенные часы и хмыкает опять.

– Подождем нужного времени и посмотрим, что будет?

– Будто у меня выбор есть. – Мингю громко ставит банку рядом с собой, сжимая ее рукой так сильно, что поверхность мнется. – А ты что же?

– Что я?

– Не хочешь меня на улицу выставить уже?

– Это было первой мыслью, – Чонхо улыбается ехидно и как-то озорно, и вот это все совершенно не вяжется с тем, о чем они тут говорят, – но я решил сначала прогуляться немного и подумать.

– А если бы ты вернулся, а меня и след простыл?

– Почему-то мне показалось, что ты никуда не денешься.

Мингю пожимает плечами:

– Тоже верно. Куда я такой пойду.

Сейчас, когда первоначальная паника отошла на второй план, ее место заняло любопытство. Мингю не сразу осознает его, а когда это происходит, пытается абстрагироваться. Выходит, мягко говоря, не очень, поэтому он просто отпускает себя, даже не пытаясь найти по ходу дела хоть парочку оправданий – просто смотрит на Чонхо, прямо и открыто. Разглядывает человека напротив с такой дотошностью, будто пытается доказать самому себе, что все происходящее – обман и неразумный бред его перегруженного впечатлениями мозга. Доказательств не находится – лишь больше подтверждений. Перед глазами больше не плывет от тошноты, увиденное не искажается, а становится четким настолько, что каждый цвет того и гляди надломится и прольется цветом новым.

Перед ним действительно Чонхо. Сейчас Мингю узнает черты давно знакомого лица. Узнает, но все равно не понимает, как такое вообще могло произойти. Вот с тем мелким надоедливым ребенком – как? Теперь Чонхо высокий, весь такой с плечами широкими, красивый. И взгляд слишком взрослый. Мингю невольно вспоминает, как тогда на кухне ему восторженно рассказывали про какую-то симпатичную одноклассницу, и начинает тихо посмеиваться.

– Ты чего?

– Скажи, а ты случаем в школе ни на каких одноклассниц не западал? – Он прячет улыбку за банкой пива.

– Может быть, я не уверен. – Судя по лицу, Чонхо правда пытается вспомнить, но не выходит никак. – Ты к чему это?

– Вспомнил, как только переехал, а ко мне мелкий приперся. Начал про девчонок заливать. Отнял у меня кровать потом и еще и футболку свою оставил, которую после Тэён нашел.

– Ч… что? – Чонхо так резко меняется в лице, что Мингю от неожиданности проглатывает смешок. – Что ты сказал?

– Когда?

– Ты… – Он медленно слезает вниз, выпрямляется; смотрит так напряженно и в то же время взволнованно, что эмоции эти тем самым вопросом невысказанным вокруг шеи оборачиваются. – Ты… у тебя… мне послышалось? Скажи, что мне послышалось.

– Да в чем дело? –