Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

— Я знаю, что ты там! Просыпайся!

Услышав знакомый голос, Семай вздохнул и встал. Андат угрюмо вперился в доску, надеясь победить в уже проигранной партии. По дороге к двери Семай хлопнул андата по плечу.

— Это никуда не годится! — воскликнул краснощекий толстяк, едва поэт открыл дверь. На толстяке были ярко-синие одежды с желтой нитью и медное ожерелье — знак должности. Не в первый раз Семай подумал, что Баараф смотрелся бы уместнее в торговом доме или на пашне, чем среди утхайема. — Некоторые поэты возомнили, что раз у них есть андат, им все можно. А я против!

Семай изобразил приветствие и отступил назад, впуская толстяка в дом.

— Я тебя ждал, Баараф. Ты поесть с собой не захватил?

— Пусть тебя слуги кормят, — заявил Баараф и уверенным шагом прошелся по комнате, с вожделением оглядывая полки книг, свитков и карт. Андат медленно усмехнулся и перевел глаза на доску.

— Не люблю, когда по моей библиотеке бродят всякие хмыри, — продолжал Баараф.

— Что ж, давай надеяться, что дай-кво не пришлет нам хмыря.

— Вечно ты споришь, чтобы меня позлить! А он придет и будет рыться! Между прочим, у меня есть древние манускрипты, они не выдержат дурного обращения.

— Так перепиши их.

— Уже начал! Однако дело не быстрое, сам знаешь. Нужно много времени и терпения. Нельзя привести с улицы каких-нибудь писцов-недоучек и поручить им достояние Империи!

— Сам ты все равно не успеешь. Сколько ни старайся.

Библиотекарь нахмурился, но в его глазах мелькнули искорки. Андат сдвинул вперед белую фишку, и в голове у Семая снова зашумело. Хороший ход.

— Ты придаешь мысли форму человека и заставляешь ее выделать всякие фокусы — а потом говоришь мне, что я чего-то не смогу? Ну уж нет. Предлагаю сделку: если ты…

— Погоди.

— Если ты…

— Баараф, или молчи, или уходи! Я не закончил.

Семай сел за стол, и Размягченный Камень вздохнул. Его ход открыл дорогу еще нескольким фишкам. Андат еще никогда до такого не додумывался. Семай нахмурился. Игра все равно сыграна, андату не удастся переставить фишки, прежде чем черные Семая победят. И все же будет сложнее, чем до прихода библиотекаря. Семай постучал по столу кончиками пальцев, мысленно проигрывая следующие пять ходов. Потом решительно выдвинул вперед черную фишку, чтобы преградить андату самый краткий путь.

— Отличный ход! — вставил библиотекарь.

— Чего ты хочешь? Может, скажешь сразу, чтобы я ответил «нет» и занялся своими делами?

— Я впущу в библиотеку твоего поэтишку, если ты отдашь мне свои книги. Разумнее хранить все в одном месте.

Семай принял позу благодарности.

— Нет, спасибо. А теперь уходи. Мне надо доиграть.

— Да ты сам подумай, если я захочу…

— Во-первых, ты впустишь Маати Ваупатая, потому что так велят дай-кво и хай Мати. Ты не вправе заключать сделки. Во-вторых, повеление не мое, никто меня даже не спрашивал. Если тебе нужен ячмень, ты ведь не торгуешься с ювелиром? Вот и не выпрашивай поблажек у того, кто тут ни при чем.

На лице Баарафа мелькнула искренняя обида. Размягченный Камень коснулся белой фишки, отдернул палец и снова погрузился в раздумья. Баараф нарочито холодно изобразил просьбу о прощении.

— Нет, это ты меня прости, — поспешил сказать Семай. — Я не хотел тебя отчитывать, просто ты явился не вовремя.

— Конечно-конечно. Ты играешь в бирюльки, от которых зависят все наши судьбы. Нет, не вставай! Я сам закрою.

— До скорого, — бросил Семай в спину библиотекарю.

Хлопнула дверь; Семай остался наедине со своим то ли пленником, то ли подопечным, то ли вторым «я».

— Не самый приятный визит, — проворчал Размягченный Камень.

— Что да, то да, — согласился Семай. — Но дружбе не прикажешь. И сохрани нас боги от мира, где любовь давалась бы лишь достойным.

— Неплохо сказано, — кивнул андат и сделал ход, которого Семай ожидал.

Игра завершилась быстро. Семай позавтракал жареной бараниной и крутыми яйцами, а Размягченный Камень убрал доску с фишками и сел к очагу погреть огромные ладони. День предстоял длинный, что Семая после утреннего сражения вовсе не радовало. До полудня он обещал зайти к резчикам: из карьеров прибыл груз гранита, и поэт должен был подготовить его к изваянию знаменитых кубков и ваз Мати. После полудня Семая ждали горные мастера и Дом Пирнат. Мастера хайского серебряного рудника беспокоились, что размягчение камня с помощью андата вокруг недавно найденной рудной жилы может вызвать обвал. Распорядитель Дома Пирнат хотел пойти на риск. Присутствовать на этой встрече будет не лучше, чем в песочнице, где дети бросают друг в друга куличики, но деваться некуда. От одной этой мысли Семаю стало муторно.

— Скажи им, что едва меня одолел, — предложил андат. — Что ты устал и не можешь прийти.

— Да уж, славно мы заживем, если вокруг начнут бояться второго Сарайкета.

— Я лишь намекаю, что у тебя есть выбор, — ответил андат, улыбаясь в огонь.

Дом поэта стоял поодаль от дворцов хая и знати. Это большое приземистое строение с толстыми каменными стенами пряталось за небольшой рощей подстриженных дубов. От зимнего снега остались редкие серые кучки да мерзлые лужи, и то в глубокой тени, куда не заглядывало солнце.

Семай с андатом пошли на запад, к дворцам и Великой Башне, самой высокой изо всех немыслимых башен Мати. Приятно было ходить по солнечным улицам, а не по сети подземных ходов, которыми пользовались, когда заносило даже снежные двери. Зимой в Мати дни были короткими, а морозы — такими жгучими, что лопались камни. Весной же все горожане выходили в сады, на свежий воздух. Прохожие, которые встречались Семаю, были одеты тепло, зато голов и лиц не покрывали. Человек и андат остановились у печи огнедержца, где грела руки и пела старинные песни рабыня. Перед ними возвышались хайские дворцы — огромные серые здания с острыми, как лезвие топора, крышами. За спиной остался залитый светом город, сладко манящий, будто сахарные фигурки, что продают в День Свечей.

— Еще не поздно, — пробормотал андат. — Манат Дору часто так делал. Посылал хаю записку, что, мол, измотан борьбой со мной и должен отдохнуть. Мы шли в маленькую чайную у реки, где жарят в масле сладкие лепешки и присыпают тонко помолотым сахаром. Когда на них подуешь, в воздухе повисает облачко.

— Врешь ты все, — отмахнулся Семай.

— Не вру, — ответил андат. — Это чистая правда. Иногда хай страшно злился, но что он мог поделать?

Рабыня улыбнулась и приняла позу приветствия. Семай ответил сообразно.

— Можем заглянуть в весенние сады, где бывает Идаан. Вдруг она не занята и согласится погулять с нами… — продолжал андат.

— И с чего это дочь хая соблазнительней чайной?