Перекресток времен. Новые россы - Андрей Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Климович поднялся и подозвал начальника штаба капитана Бондарева:
– Игорь Саввич, проведите с командиром батальона инструктаж о маршруте отхода и промежуточных рубежах обороны. Сообщите кодовые сигналы для радиосвязи и передайте мой приказ начальнику связи, чтобы в батальон выделили самую лучшую рацию и опытного радиста. Соберите командиров других подразделений и доведите до них приказ командующего армией. Подготовьте соответствующий приказ по полку об отходе. Сегодня ночью выступаем.
Бондарев и Сластин склонились над картой, лежащей на столе, а Алексей Аркадьевич вышел из блиндажа. Он не мог спокойно смотреть на комбата Сластина, в сущности, еще юношу, который и жизни-то толком не видел, но по воле войны из вчерашнего ротного стал командиром батальона. Климович понимал, что оставляет этого мальчишку и весь его батальон на верную смерть. Если противник узнает, что вместо целой дивизии против него стоит один неполный батальон, и начнет наступление, то от батальона никого не останется. Но войны без потерь не бывает. Так его учили еще в кадетском корпусе: лучше потерять малое, чем потерять все.
Лунная летняя ночь. Таинственные леса Припятского края. Что кроется в их дебрях, что ждет впереди?
Андрей оглянулся назад. Не отстало ли второе орудие? Ночью на лесной дороге такая темень, что дальше десятка метров ничего не видно. Нет, идут. Сзади фыркнула лошадь, послышался чей-то кашель и стук металла о металл. Вот уже третью ночь подряд их полк, минуя населенные пункты, идет по лесным дорогам Припятского края, останавливаясь на дневку в близлежащих лесах. Буквально час назад перешли через мост очередной речки, а сколько их уже позади! Но мосты трогать нельзя. Следом за ними будет ускоренным маршем двигаться первый батальон полка, оставленный в качестве заслона на прежних позициях, если, конечно, там еще кто-то жив.
При воспоминании об оставшемся батальоне у Андрея защемило сердце. С этим батальоном остался его лучший друг по училищу, такой же, как и он, командир противотанкового артиллерийского взвода лейтенант Костик Николаенко. Весельчак, балагур и любимец девушек. Как они там воюют, выдержат ли натиск фашистов? Когда после первого ночного марша они остановились на дневку в лесу, Андрей слышал далекую артиллерийскую канонаду. Там погибали его товарищи, давая возможность им выйти живыми из окружения.
Смог бы он оказаться на месте Костика и принять неравный бой, зная, что наверняка погибнет? Да, смог. И сделал бы это не задумываясь, лишь бы побольше уничтожить фашистов. Страх и растерянность первых дней войны уже прошли. Появился тот неоценимый боевой опыт, ради которого пришлось немало пролить своей и чужой крови. Из вчерашнего девятнадцатилетнего юнца за какую-то пару месяцев он превратился в зрелого мужчину – не по возрасту, а по увиденному в жизни. Увидел смерть друзей и врагов, его пытались убить, и он убивал. Один раз даже пришлось участвовать в рукопашном бою, когда на позицию прорвались немецкие пехотинцы. Тогда из его взвода в живых вместе с ним осталось только четверо, но всех прорвавшихся немцев они перебили. В плен никого не брали, даже пришлось добивать их раненых, так как пленных некому было сдавать. Не до того было.
До сих пор перед глазами Андрея стояло перепуганное лицо молодого немца, у которого в автомате закончились патроны и он судорожно пытался заменить магазин на новый, но не успел. Подскочивший Андрей с ходу вонзил штык-нож фашисту прямо в сердце. От полученного удара немец, схватившись руками за плечи Андрея, медленно осел на землю, широко раскрыв рот с белоснежными зубами и смотря недоуменным взглядом в глаза, будто задавал вопрос «за что?». Андрей знал за что. За то, что тот пришел незваным на чужую землю, за то, что убивал невинных людей, за то, что только что застрелил заряжающего его орудия Ибрагимова и самого Андрея хотел лишить жизни. Он враг, а врага надо уничтожать, безжалостно. Таков закон войны: если не ты убьешь, то убьют тебя. Если хочешь выжить, убей первым. Все просто и понятно. Здесь не до философии и соплей. В такие минуты все человеческое отступает, в тебе просыпается зверь, защищающий от врага себя, свою стаю и свою территорию. Но одно дело убивать врагов, а совсем другое – терять товарищей.
Это было две недели назад, когда из штаба дивизии пришел приказ о контрнаступлении. Полк пошел в атаку, даже захватил первую линию обороны противника, но немцы быстро среагировали, перебросив на этот участок артиллерию и танки. Батальон, в котором находился взвод Андрея, еле смог отойти назад и отбиться. Фашисты окружили раненых красноармейцев в какой-то ложбинке, метрах в двухстах. Пробиться к ним на выручку не было возможности. Раненые долго кричали: «Добейте нас, братцы!» Сжав весь гнев и боль в кулак, Андрей приказал выпустить в ту сторону три осколочных снаряда. После этого крики прекратились. Погибли все. И немцы, и наши. Этот крик навсегда останется в памяти, на всю жизнь, если, конечно, он выживет в этой кровавой мясорубке.
Андрей, поправив на плече трофейный автомат, отошел в сторону:
– Второе орудие, подтянись! Левченко, не отставать! Дистанция не более пяти метров!
– Есть, лейтенант. А ну, ребятки, поднажали, днем в лесу отоспимся!
С командиром второго орудия своего взвода, старшим сержантом Левченко, Андрей был с самого начала. С момента своего прибытия в часть после окончания училища.
Выпустили их, девятнадцатилетних, лейтенантами одиннадцатого июня сорок первого года, за десять дней до начала войны. Назначение лейтенант Григоров получил в Киевский особый военный округ, командиром противотанкового взвода в батарею сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек стрелкового полка. Во взводе было две пушки образца тридцать седьмого года, оснащенные клиновым полуавтоматическим затвором, обеспечивающим высокую скорострельность (до двадцати выстрелов в минуту), подрессоренными шасси и передком с зарядным ящиком, вмещавшим пятьдесят снарядов (десять подкалиберных, десять картечных и тридцать осколочно-фугасных с бронебойными). Средство тяги – по две лошади на орудие. Командиром первого орудия был сержант Крячко, а второго – старший сержант Левченко. Каждое орудие имело расчет из шести человек: командир расчета, наводчик, замковой, заряжающий, четвертый и пятый номера – правильные на раздвижных станинах. Всего в подчинении у Андрея находилось двенадцать человек. Из этих первых двенадцати в живых остались только трое. Старший сержант Левченко, наводчик Сивидов и четвертый номер Мамедов. Все остальные погибли в боях. Сейчас у Андрея на два орудия тоже было двенадцать. Но это уже новое пополнение, не первые, кадровые, а призванные из запаса или взятые из пехоты.
Начало светать. Вдоль растянувшейся колонны проскакал ординарец командира полка. Видя командира, ординарец замедлял бег своего скакуна и передавал приказ: «Через десять минут остановка движения. Подтянуться к головному. И не расслабляться».
Вот и конец движения. По сторонам от дороги сидят или лежат красноармейцы. Кто-то, прислонившись к дереву, пытается хоть немного вздремнуть, кто-то перематывает портянку или обмотку, многие, пользуясь остановкой, курят в кулак. Что любой солдат делает на марше, когда выдается свободная минутка без движения? Старается расслабиться, дать отдохнуть натруженному постоянным движением телу, проверить обувь и амуницию, чтобы было удобнее идти дальше. Конечно же справить естественные надобности. Вдоль колонны в голову проехали штабная машина, два мотоцикла с коляской и бронеавтомобиль, за ними проскакали несколько всадников. Последний всадник, задержав своего коня возле Григорова, бросил: «Всем командирам, вперед, к командиру полка, на совещание. Срочно».