Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных

– Именно! – с жаром подхватил наследник. – Фельдмаршал Миних начал приведение армии в надлежащий порядок и написал новый устав, в коем делается упор на ведение огня. Великий Фридрих одерживает свои победы весьма просто. Его гренадеры делают шесть выстрелов, пока противник делает всего лишь пять, и тем прусская армия как бы получает еще несколько полков в каждой баталии.

– Но государь наш Петр Великий одерживал победы молодецким штыковым ударом, – встрял вдруг князь Трубецкой, молчавший доселе. – Нашей армии всегда был присущ дух наступательный!

– Фу, какое варварство! – поморщился великий князь. – Это мужицкая драка, а не высокое искусство. Нужно беречь обученных солдат, солдат стоит дорого!

– Так то, ваше высочество, ежели он обученный, – как бы в сторону произнес Шувалов. – А наш солдат туп и глуп. Он свою фузею тащит словно дубину и вместо штыка скорее прикладом по голове приласкает. Стреляет раз в году на Пасху, да и то не всегда. Помните, граф Шереметев изволил сказать, что людишков у нас хватит. Хватить-то хватит, только для чего? Для победы может и не хватить.

– Вот, граф Петр Иванович, – с энтузиазмом подхватил цесаревич, – и вы со мной согласны! Я же говорю: нужно их учить, яко моих голштинцев. Образцовое войско!

– И все-таки нельзя забывать заветы Петра, – назидательно произнес Бутурлин. – А вообще-то, господа, не пора ли заканчивать? Все ясно, армии переходить в наступление. Так по сему поводу, я полагаю, можно немножко причаститься…

– Однако даже в славной баталии Полтавской, как вы помните, когда дело до штыков дошло, шведы Новгородский полк опрокинули, и когда бы не вмешательство самого государя, еще неизвестно, чем бы дело закончилось, – снова как бы в сторону произнес Шувалов.

Цесаревич снова обрадовался:

– Вот я снова повторю, что нельзя нам следовать варварским обычаям. Тот же царь Петр всемерно завещал следовать европейскому маниру, прежде всего в организации военной.

– Мы и будем ему следовать, – кивнул Шувалов. – Надобно Артиллерийскую школу, великим Петром учрежденную, привести в надлежащий порядок. После этого наша артиллерия ни в чем не уступит европейской. Полагаю даже, что и артиллерия Фридриха не сможет с нашей тягаться, тем более что у нас есть чем его удивить. Однако на это потребуется время и время, подготовить солдатика не так просто, особенно если приходится вытесывать его из российского Ваньки.

– О да! – с энтузиазмом подхватил великий князь. – Это есть великое искусство: воинская экзерциция. Рюсский мушик не может постигать этот великий искусство. Совершенные экзерциции могут быть достигаемы только в просвещенной Ойропп!

Но его пламенную речь вдруг прервал грубый гогот. Это оказался Бутурлин, выпивши, он никогда не мог промолчать, даже если стоило.

– Ну, это ты, ваше высочество, хватил. Знаешь, у нас на Руси есть поговорка: когда солдат палки не боится, ни в строй, ни в дело не годится. Так что палка капральская истинные чудеса творить может, если только правильно ее приложить.

– Истинно так! – подхватил Петр Иванович. – Вот здесь король Фридрих совершенно прав! – При этих словах Петр Федорович прямо-таки расцвел. – Нужно солдата вышколить так, чтобы он превратился в совершенный автомат! Особливо же это касаемо наших артиллеристов. Солдат не должен думать, на то у нас офицеры имеются, солдат должен исполнять устав и приказ, больше от него не требуется.

– О да! – не выдержал великий князь. – Именно так учит нас великий Фридрих! Безрассудное повиновение есть основа армейского орднунга!

– Это тяжелая задача, – вздохнул Петр Иванович. – С одной стороны, солдат не должен рассуждать, сие верно безусловно. Но с другой – ему же приходится иметь дело с воинской снастью. Ладно там штык, дело немудреное, и Митюха из деревни сгодится, скирды, чай, метал, вот и штыком помашет. Но ведь фузею зарядить и стрельбу плутонгами освоить уже какие-то проблески требуются. А они у Митюхи есть? Не знаю.

– Что вы, граф, да как такое можно, – елейным голоском вдруг заметил князь Трубецкой. Да с таким постным выражением лица, что не сразу и поймешь: всерьез говорит или издевается. – Не оскорбляйте наших солдатиков. Помните ведь, что блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Вот и я полагаю, что в душе мужицкой благодать Господня просвечивает. А вы ее хотите богомерзкими западными экзерцициями вытравить и ядовитые плевелы сумнений посеять. Нехорошо это, граф, не по-божески.

Но тут вдруг вспыхнул князь Голицын:

– Негожее говоришь, князь Никита Юрьевич, негожее! Эко ляпнул: в навоз божью благодать опустить вознамерился. Нет! Мужик был, есть и останется навсегда гнусной скотиной. И в душе его только вонь и свинство – девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь. Ничего другого ты там не найдешь. И потому надлежит овец сих пасти жезлом железным, как Господь заповедал.

Петр Иванович вспомнил, что не так давно слушок пролетел, будто крестьяне князя Михаила Михайловича пошумели маленько в паре имений, слишком уж управители притеснили. Кому-то там бока намяли, а кого и вовсе на вилы подняли. Нет, ничего серьезного, даже воинскую команду присылать не потребовалось, однако ж страх в графской душе, похоже, мужички посеяли преизрядный. Ишь как вскинулся! Во всяком случае, спор разгорелся нешуточный, к нему подключились и другие члены Конференции. Наверное, не меньше получаса выясняли, что же именно в мужичьей душе обретается: Господь Бог и святые воздыхания или скотство полное, однако ж к какому-то выводу так и не пришли, каждый остался при своем мнении.

Граф Петр Иванович смотрел на все это с презрительной усмешкой, не требовался ему ни дух святой, ни навоз деревенский. Для него идеальным солдатом был механический гомункуль, в совершенстве выученный артикулу воинскому и приемам оружейным, но одушевленный, как это было с Франкенштейном. Берется этакий деревенский парень, и начинают ему долбить по макушке уставами и правилами, долго бьют и упорно, пока в башке вообще ничего не останется, как на плацу перед высочайшим смотром – ни святынь, ни навоза. Вот в этом месте Фридрих Прусский и останавливается, полагая, что сего достаточно для образования идеального солдата. Ошибается король, ох как ошибается! Таковая бездушная деревяшка не способна на верную службу и легкостью необычайной переменит хозяина, как только обстоятельства возникнут. Это еще только заготовка идеального солдата, бессмысленно-исполнительная машина, в которую надлежит вдунуть истинный солдатский дух, то есть безграничную преданность командиру, и только лишь через посредство командира любовь к царю. Мужик туп и глуп, у него в голове не поместятся две мысли, поэтому пытаться заставить его любить царя и Родину – напрасный труд. Солдат должен знать своего командира, любить и беспрекословно повиноваться ему, но не более.

Ну и, конечно, солдат должен испытывать лютую ненависть ко всем, на кого командир укажет. Эта ненависть должна возникать мгновенно. Приказал командир: ненавидь пруссака – и солдат должен быть готов загрызть супостата, но как только укажет командир нового супротивника, солдат обязан тотчас забыть пруссака и броситься на него. У наемника такое чувство не воспитаешь, в глазах солдат Фридриха только талеры светятся и ничего более. Нет у него ни любви, ни ненависти, а значит, они неполноценные солдаты. Вот если Шувалову удастся воспитать свой Обсервационный корпус так, как он хочет, тогда армия российская станет поистине непобедимой.