Переулок капитана Лухманова - Владислав Крапивин

— Подожди, хлеб отнесу, — сказал Костик.

Он выложил на кухне два бруска хлеба, выслушал привычные упреки: «Неужели ты не знаешь, что щипать хлеб на улице неприлично? Вопиющая невоспитанность!.. Куда ты опять собрался? А кто будет прибираться в комнате?..» — и выскочил опять за ворота.

— Поехали к Чуку…

Он сел на багажник, Вадик надавил на педали.

У Чука на дворе происходил очередной скандал. Дядя Юра и тетка Анюта орали друг на друга. Дядюшка был «хорош по первое число» (и когда успел с утра?). Чук стоял рядом с теткой и держал на всякий случай увесистый дрын.

Глянув на Костика и Вадика, дядя Юра слегка протрезвел, плюнул и, пошатываясь, ушел в дом.

— Чтоб тебя разорвала нечистая сила! — пожелала ему вслед тетка Анюта.

Чук виновато смотрел на друзей. Они не стали говорить пароль. Тут же сказали о капитане.

Пошли к Бамбуку и Бомбовозу (те жили рядом). Они не слышали еще печальную новость. Как и Костик, они недавно вернулись из очередей.

Посидели на завалинке у дома Бомбовоза.

Бамбук наконец спросил:

— Что же теперь делать?

— Ничего, — отозвался Бомбовоз. — Что поделаешь, если человек умер…

— Но хоть что-нибудь надо, — прошептал Костик.

И Чук решил:

— Устроим последний парад. Наших кораблей…

— Но ведь залива нет, — напомнил Вадик.

Чук упрямо сказал:

— Можно пустить с мостков…

— Унесет… — засомневался Бамбук.

— Ну и пусть, — ответил Чук.

Они пошли домой, и каждый взял кораблик. У Костика это была «Победа» с капитанской рубкой из кубика сосновой коры, у Чука — «Дункан» с двумя парусами — гротом и марселем, у Вадика — похожий на крохотную скрипку «Аккорд», у Бомбовоза — крутобокая «Аврора», у Бамбука — легонькая «Ласточка»… Потом опять сошлись вместе — на крыльце у Саранцевых. Костик пришел последним. Исполняя обычай, он сказал:

— «Бом»…

И ему ответили: «Брам», хотя и не очень дружно. Похоже, что у всех скребло в горле.

Отправились на берег. Через репейник и бурьян выбрались к бывшей луже, которая теперь стала лужайкой с пышной травой. Доцветали одуванчики. Кое-где еще горели желтые звездочки, но большей частью они уже превратились в пушистые шарики семян.

Теперь надо было спускаться к воде. Но Костик попросил:

— Подождите… — и пошел к заводской стене.

У самой стены, в тени, трава была высокой и влажной. Костик на ходу поджимал ноги, но храбро двигался вперед. Друзья постояли и пошли следом.

— Ты чего хочешь-то? — спросил в спину Костику Бомбовоз.

— Написать название…

— Какое? — спросил Чук.

— Лухмановский переулок… Пусть это место называется так всегда.

— Лучше Капитанский… — посоветовал Вадик Саранцев.

— Нет, надо полностью, — возразил Чук. — Переулок Капитана Лухманова.

— Ладно, — согласился Костик. Он выбрал на стене место, где были самые ровные кирпичи. На уровне глаз. Достал из кармана потрепанных штанов с лямками палочку мела. Вывел на стене печатную букву «П» высотой сантиметров десять, заглавную. Потом букву «Е» — чуть поменьше. Получилось немного криво.

— Пусть Витя пишет, — посоветовал Бамбук. — Он хорошо умеет писать и рисовать.

Костик не обиделся, отдал мел Бомбовозу.

— Можно написать не «Переулок», а сокращенно, «Пер» с точкой, — подсказал Вадик.

Но Бомбовоз покачал головой и начал писать полное слово: «Переу…»

Работа оказалась непростая, медленная. От мела сыпалась тяжелая белая пыль. На второй букве «А» (в слове «капитан») Бомбовоз устало выговорил:

— Мела может не хватить…

— У меня есть еще, — сказал Костик.

Друзья посмотрели на него одобрительно. Каждый держал у груди свой кораблик (только Бомбовоз отдал свою «Аврору» Бамбуку). А Чук прижимал к рубашке кроме «Дункана» еще и книгу «Морскiе разсказы». Это был талисман тэковцев — книга, которую не только сочинил, но и когда-то держал в собственных руках капитан Лухманов. На которой были его живые, рукописные строчки. Чудилось, что от книги исходит особое морское волшебство и дружеская сила.

Наконец надпись была закончена. Протянулась она метра на два. Бомбовоз и правда писал красиво. Он уложил аккуратные буквы как раз в высоту больших кирпичей. Только заглавные оказались перечеркнуты щелями, но это их не испортило, а, наоборот, придало старинный вид. Будто они были здесь всегда.

— Бомбовоз, ты мастер! — похвалил художника Чук.

Тот довольно посопел.

Потом, конечно, буквы поблекли, сделались плохо различимыми. Но это не имело значения. Все, кто хоть раз побывал здесь в те времена, запоминали, что это — переулок Капитана Лухманова. Правда, заглядывали сюда немногие: место глухое. Да и кто такой капитан Лухманов, известно было не всем. Но то, что здесь пахнет морской солью, ощущали все.

Постояли перед надписью с минуту.

— «Бом»… — напомнил Чук. Словно сказал пароль капитану.

— «Брам»… — отозвались остальные.

И все стали спускаться по заросшему откосу к воде. Пересекли протянувшиеся вдоль берега рельсовые пути, пошли дальше. Под полусгнившими лодочными мостками хлюпала волна от проходивших буксиров.

На мостках никого не было. Крикливые тетки с бельем для полоскания не решались ходить сюда: очень уж хлипкие доски.

Пристанская жизнь кипела в полукилометре отсюда, выше по течению. Там швартовались пассажирские пароходы и катера, суетился народ на лодочной переправе, слышались в репродукторах голоса диспетчеров. А здесь только покрикивали на путях маневровые паровозы.

Встали на краю мостков. Каждый понимал, что наступил особый момент. Строгий такой.

И Чук опять сказал:

— «Бом»…

И все ответили:

— «Брам»…

Тогда Чук проговорил:

— Мы сейчас отправим наши кораблики в далекое плавание. Может быть, они по рекам доберутся до океана… Мы потом сделаем другие, но у этих — последний парад. На память о нашем капитане Дмитрии Афанасьевиче Лухманове… Давайте, ребята…

Он взял книгу под мышку, встал коленками на влажные доски. Остальные опустились рядом с ним. Ухватили суденышки за кончики мачт, поставили их на воду.

— Старт!.. — скомандовал Чук.

И все разжали пальцы.