Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель

– Мами? – Хоуп первой нарушила долгое молчание. Роза обернулась к ней и улыбнулась этому слову.

С нежной любовью вспоминала она свою собственную мами, которая всегда казалась ей невероятно эффектной и обаятельной женщиной, с ее неизменной красной помадой на губах, высокими скулами и шикарной короткой стрижкой, вышедшей из моды в конце 1920-х годов. Но потом вспомнила, что стало с ее любимой бабулей, и улыбка померкла. Роза сморгнула слезу и вернулась в настоящее.

– Да, дорогая? – отозвалась она.

– Кто такая Леона?

Эти слова застали Розу врасплох, у нее перехватило дыхание, ведь уже почти семьдесят лет она не произносила этого имени вслух. Да и к чему? Она не верила в воскрешение мертвых.

– Никто, – ответила наконец Роза. – Нет никакой Леоны. – Но, разумеется, это ложь. Леона была. Все они были. Отрекаясь от них, она понимала, что затягивает узел обмана еще туже. В один прекрасный день, подумалось ей, эта петля затянется настолько, что задушит ее.

– Но Анни говорит, что ты называла ее Леоной, – настаивала Хоуп.

– Нет, она ошиблась, – мгновенно отреагировала Роза. – Никакой Леоны я не знаю.

– Но…

– Как там Анни? – поинтересовалась Роза, меняя тему. Анни она помнит хорошо. Анни – американка в третьем поколении ее семьи. Первая – Жозефина. Потом Хоуп. А теперь малышка Анни, рассвет перед самым наступлением ее, Розы, сумерек. Мало чем Роза могла гордиться в своей жизни. Но этим, этим она гордилась.

– У нее все отлично, – ответила Хоуп, но Роза заметила, что та как-то неестественно скривила губы. – В последнее время много времени проводит со своим отцом. Они почти целое лето вместе ходили на игры лиги Кейп-Кода. Роза покопалась в памяти.

– Что за лига?

– Бейсбольная. Летние состязания. Вроде тех игр, на которые дедушка водил меня, когда я была маленькой.

– Ну что ж, чудесно, дорогая, – сказала Роза. – И ты с ними ездила?

– Нет, Мами, – спокойно ответила Хоуп. – Мы с отцом Анни в разводе.

– Ах да, конечно, – прошептала Роза. Вглядываясь в лицо Хоуп, пока девочка сидела с опущенными глазами, она видела в нем такую же печаль, как в своем собственном, когда смотрелась в зеркало. – Ты все еще любишь его?

Хоуп резко вздернула голову, и Розе стало ужасно неловко: видимо, не стоило задавать этот вопрос. Она иногда забывает, что прилично, а что нет.

– Нет, – шепнула наконец Хоуп. И, не глядя в глаза Розе, прибавила: – Кажется, я вообще никогда не любила. Ужасно, правда? Наверное, я какая-то ненормальная.

У Розы сдавило горло. Боже, она и Хоуп передала свое проклятье. Теперь она это ясно видит. Ее собственное окаменевшее сердце принесло такие беды, каких она и вообразить не могла. Она одна во всем виновата. Но как ей убедить Хоуп, что любовь существует и способна менять все вокруг? Нет, не получится. Поэтому Роза снова откашлялась и попробовала сосредоточиться на настоящем времени.

– Ты совершенно нормальная, детка моя, – обратилась она к внучке.

Хоуп взглянула на бабушку и отвела глаз.

– А что если нет? – шепотом спросила она.

– Ты ни в чем не должна себя винить, – твердо сказала Роза. – Некоторые люди просто не созданы друг для друга.

Она снова покопалась в памяти. Ей никак не удавалось припомнить имя бывшего мужа Хоуп, зато точно знала, что никогда не была от него в восторге. Потому что он дурно обошелся с Хоуп? Или просто оттого, что он всегда казался ей каким-то чересчур сухим, чересчур уравновешенным?

– Он хороший отец для Анни, верно? – добавила она просто потому, что чувствовала потребность сказать что-то хорошее.

– Да, это правда, – напряженно произнесла Хоуп. – Он прекрасный отец. Покупает ей все, что она ни попросит.

– Но это не любовь, – тревожно отозвалась Роза. – Это ведь просто вещи.

– Ну, тогда не знаю. – Хоуп вдруг совсем поникла, вид у нее был измученный. Волосы упали, занавесом закрывая лицо, так что Роза никак не могла различить его выражение. В эту минуту она не сомневалась, что внучка плачет. Но, когда Хоуп снова подняла голову, слез в ее до боли знакомых глазах не было.

– У тебя кто-нибудь появился, другой мужчина? – спросила Роза, помолчав немного. – После развода?

Она думала о себе и о том, что иногда приходится жить дальше, хотя сердце твое уже отдано навек.

– Вот еще, нет, конечно. – Хоуп потрясла головой, избегая взгляда Розы. – Не хочу быть такой, как мама, – пробормотала она. – У меня на первом месте Анни. А не случайные ухажеры.

И тут Роза поняла. В мгновение ока ожили все эпизоды, все мельчайшие подробности детства ее внучки. Вспомнилось, как Жозефина постоянно искала любви в самых неподходящих для этого местах, выбирая самых неподходящих мужчин – а ведь любовь все это время была рядом, в глазах Хоуп. В памяти снова всплыли бесчисленные ночи, когда Жозефина бросала дочь на Розу, а сама бежала на свидание. Хоуп, тогда совсем еще малышка, засыпала, наплакавшись, на руках у Розы, которая крепко прижимала ее к себе. Роза видела перед собой мокрые пятна от слез на ее платьицах и вспомнила, как, уложив девочку спать, подолгу сидела опустошенная и одинокая.

– Ты не такая, как твоя мать, дорогая, – ласково сказал Роза. У нее разрывалось сердце – ведь все это происходит по ее вине. Кто же мог предвидеть, что некогда принятые ею решения больно отзовутся на следующих поколениях семьи?

Хоуп снова покашляла и, пряча глаза, сменила тему разговора.

– Так ты точно не помнишь, кто такая Леона? – повторила она.

Роза несколько раз моргнула, слыша имя, которое пробило в ее сердце еще одну дыру. Плотно сжав губы, она решительно помотала головой. Возможно, ложь будет не такой ужасной, если не произносить ее вслух.

– Странно, – с сомнением протянула Хоуп. – А Анни совершенно уверена, что ты несколько раз назвала ее так.

– Действительно, странно. – Как хотелось бы Розе дать девочке ответы на все вопросы, но она не может, не готова, для нее сказать всю правду – это как открыть шлюзы и вызвать наводнение. Она слышала, как плещется вода за стеной плотины, понимала, что скоро это случится и все хлынет наружу. Но пока еще все эти реки, приливы, бурные потоки – только ее, и она плавает по их волнам в одиночку.

Хоуп как будто хотела что-то сказать, но передумала и вместо этого крепко обняла Розу на прощание, пообещав, что обязательно скоро вернется. Она ушла, не оглянувшись. Роза смотрела, как уходит внучка, отметив, что темнота еще не совсем сгустилась. Хоуп не пробыла у нее даже до конца heure bleue. Розе сделалось грустно, хотя девочку она не винила. Роза знала, что в этом, как и во многом другом, – виновата только она сама.

Спустя какое-то время после того, как все звезды вышли на небосклон, заглянула любимая медсестра Розы – кожа у нее блестела, как pain au chocolat[1]. Такие булочки Роза много лет назад приносила братишке Давиду и сестренке Даниэль. Медсестра зашла проверить, не забыла ли пациентка принять вечерние лекарства.