Все самое плохое о моей сестре - Жаклин Уилсон

– А на вечеринке Элайши я помогала мистеру Чам-Чаму. Это клоун. У меня все хорошо получалось. Я чуть было не вытащила кролика из шляпы, – сказала я, прохаживаясь по комнате. – Пап, а могла бы я, когда вырасту, стать клоуном? Девочкам ведь разрешается быть клоунами, да?

– Не вижу причин, почему бы и не стать. Правда, не могу сказать, что видел леди-клоунов, но смею заверить, что ты будешь первой.

– Потрясающе! Лучше я начну тренироваться прямо сейчас. Пап, у тебя в ящике с инструментами есть какая-нибудь пила? Я взяла бы ее в школу, чтобы попытаться распилить Кэйти и Ингрид пополам.

– Ну да, я думаю, что девочкам разрешается также совершать и массовые убийства, но это не та карьера, которую я мог бы тебе рекомендовать, – сказал папа.

– Пап, а можно просто попробовать наиграть какую-нибудь музыку на твоей пиле? Мистер Чам-Чам так красиво играл. Ну позволь мне поиграть.

– Марти, я вообще-то самый симпатичный, любящий и все позволяющий папа, ты это знаешь, – но я не позволю тебе портить мою пилу или любой другой инструмент. Ты же не считаешь меня сумасшедшим?

– Я считаю, что ты старый жадина, – сказала я. – Ну а на чем же тогда мне играть?

– Я, бывало, играл на расческе с куском бумаги, – пробормотал папа.

– Ага!

У меня не было расчески – ну ни одной, чтобы там сохранился хоть единственный зубчик, – но я вспомнила, что когда брала у Мелиссы ее щетку для волос, там лежала еще маленькая расческа.

И я в пижаме вышла на цыпочках из Берлоги Марти, глубоко вздохнула и пробралась в комнату Мелиссы. Ее розовые шторы были все еще плотно задернуты. Мелисса неподвижно лежала под вишневым одеялом. Я прошла босиком по темно-розовому ковру, опустилась на колени на пушистый коврик у ее туалетного столика и очень осторожно выдвинула верхний ящик. Там у Мелиссы был такой порядок! Ровненько лежали разные побрякушки, ленточки смотаны в клубочки, бусы и браслеты свернулись как змейки – и там же обнаружилась розовая расческа, которая просто умоляла превратить ее в музыкальный инструмент.

И я схватила ее.

– Ты что тут делаешь? – спросила Мелисса из-под одеяла.

– Ничего! – сказала я, пряча расческу под пижаму.

– Марти! – Мелисса стрелой выскочила из постели. – Что – ты – делаешь – в моей – комнате? Тебе сюда входить не разрешается.

– Я просто хотела посмотреть, проснулась ты или нет, вот и все, – сказала я.

– Ну вот, я проснулась.

– Прости. А теперь снова засыпай – сегодня воскресенье, – и я вышла, не моргнув глазом.

Я пошла в ванную, намотала на расческу туалетную бумагу и попыталась что-то сыграть. И потом потащилась обратно в свою Берлогу Марти:

– Пап, ничего не получается!

– Ну, что такое? Марти, я же еще сплю!

– Туалетная бумага просто рвется и превращается у меня во рту в розовую кашу – смотри! Ну почему в этом несчастном доме все должно быть розовым?

– Розовая каша? Ох! Нет, это должна быть не туалетная бумага. Тебе нужна старомодная – скользкая, плотная бумага. Знаешь, такая есть у бабушки.

Я потопала в шкаф под лестницей посмотреть, не запрятана ли у нас где-нибудь такая бумага, но у нас была только мягкая, с которой любят играть щенята. Я уставилась на порошки для стирки, на кухонные губки и на пылесос… Я смотрела на пылесос долго и упорно. У нас был такой пылесос, в котором нужно подсоединять разные трубки с разными щетками на конце.

Я взяла одну трубку и попробовала в нее подуть. Раздался самый замечательный, самый печальный звук, будто из хобота слона. Я еще подула, посильнее. Чудеса! Теперь этот звук издавало целое стадо слонов. Я дула ритмично – так, чтобы получилось «С днем рожденья тебя». Тут дверца шкафа распахнулась, и на меня безумными глазами уставилась мама:

– Мартина Майклс! Положи это на место! Сейчас семь часов утра воскресенья! Ты что, с ума сошла? Хочешь разбудить всех соседей?

– Мам, я просто стараюсь сыграть мелодию. Ты слышала? Я могу сыграть «С днем рожденья тебя»!

– Я-то слышала. Как и вся наша улица. А теперь вылезай из шкафа.

– Мам, я думаю, что могу быть настоящим музыкантом. Можно мне получить настоящий музыкальный инструмент? Можно что-нибудь такое, что играет как труба? Мне нужны настоящие уроки музыки.

– Я думала, ты настроилась на уроки танцев.

– Вряд ли у меня получится делать ногами все эти штучки. – Я выбралась из шкафа под лестницей. – Посмотри, мам, – что я делаю неправильно? – я подпрыгнула, пытаясь перекрещивать ноги вперед-назад.

– Очень много чего, – сказала мама. – Пойдем, поможешь мне готовить завтрак, раз уж все проснулись. Если ты действительно серьезно хочешь танцевать, возможно, мы могли бы начать с того, что отправим тебя к мисс Сьюзанн. Уверена, она сделает нам скидку. Я собираюсь выполнить для нее очень большую работу. На самом деле мне нужно кое о чем поговорить с тобой и с Мелиссой.

– О чем?

– Ну, сначала позавтракаем. Сделаем сэндвичи с поджаренным беконом?

– Ой, да, пожалуйста! Мам, можно я пожарю бекон? Я люблю, когда он шипит.

– Ты делай тосты – только осторожно.

Я любила смотреть, как тосты выпрыгивают из тостера. Пока мама занималась поджариванием бекона, я порезала хлеб. Мне так нравилось делать тосты, что я все делала их и делала, пока не изжарила весь хлеб.

– Мартина! – воскликнула мама, увидев это.

– Все в порядке, я все съем – я голодная, – сказала я. – Мне просто нравится, как они выскакивают из тостера.

– Ну почему ты все делаешь так неразумно? Теперь намазывай тосты маслом. Восемь штук. Только восемь, хорошо?

Мама заваривала чай и складывала вместе сэндвичи с беконом.

– Позвать папу и Мелиссу? – спросила я.

– Мы будем завтракать в постели. Пойдем в твою комнату, на двухэтажную кровать, а? – спросила мама.

Я засомневалась. На самом деле я не хотела никакого нашествия в мою Берлогу Марти. Я любила, когда там гостил папа, но он не ворчал на мой беспорядок и не замечал, что все нижнее белье свалено в кучу. И я уж точно не хотела, чтобы в мою комнату приходила Мелисса, потому что она всегда старалась забрать назад свои вещи, да еще и командовала мною. Но идея собраться всем на моей кровати и есть сэндвичи с беконом показалась мне очень заманчивой, так что я сказала «да».

Мама и папа заняли нижнюю кровать, а Мелисса и я сидели и жевали на верхней.

– Марти, у тебя такая странная комната, – сказала Мелисса. Она разглядывала мои постеры с Могучей Мартой, Попрыгунчика, задравшего ноги вверх, моих пластиковых лошадей в их конюшне в коробке из-под туфель, Полли, мою попугаиху, которая присела на абажур, и Бэйзила, моего прекрасного боа констриктора, спрятавшегося в тени.