Русские семьи счастливы по-своему - Олеся Покусаева

Он стал для меня мужем и любовником, папой и мамой, другом и братом. Я купалась в этом, душа моя пела, я летела с работы со всех ног, потому что меня ждал любимый. И мы шли в НАШ дом. Это и было счастье, как оно есть.

Родители

Я познакомила его с родителями. Мои дали добро: Володечка вошел в нашу жизнь. Папенька жал руку, подарил запонки, обещал выучить водить машину и обещание свое сдержал. Бабушка готовила пироги и холодцы для Володечки и утирала слезу, глядя на наши сияющие глаза. Мама вела себя более сдержанно, но, в общем, не возражала, лишь бы я была счастлива.

Я была в свою очередь представлена его родителям. Встретили меня настороженно, если не сказать испуганно, причем мама Володи заметно сильнее: это что еще за фифа свалилась на нашу голову? Не обидит ли она нашего сына? Теперь я понимаю, почему так: они с ним здорово намучались и жалели его. Более того, считали его несчастным человеком, который уже претерпел зло от женщины: разрушенная семья, никому не нужный сын и внук. А тут я – значительно моложе, с деньгами и вообще темная личность. Чего от меня можно ждать? Новых бед?

Начало конца

Странности начались сразу после свадьбы. Вот пример. Это была моя самая первая просьба в наших уже семейных отношениях, потому и запомнила. Только что купили дрель – красивую, супернавороченную. Он был растерян. И рад, и растерян одновременно: слишком дорого. А я просто счастлива: прекрасному мужчине – прекрасный инструмент! Он же такой себе не купит, а руки золотые. Ну, как не порадовать!

Попросила сделать крючок у входной двери, чтобы вешать сумки на него, когда хочешь открыть дверь ключами.

Тогда я не могла внятно описать, что с Володей было. Уже много позже я попыталась как-то систематизировать его действия и слова. Приемы были разными.

„Не понимаю“: прикидывается, что не понял просьбы, провоцирует на объяснения, в процессе которых раздражается и обвиняет, что я плохо объясняю.

„Обвини собеседника“: применяется уже в конце потока. Переводит разговор в плоскость: ты виновата сама. Надо было лучше объяснять, в другой форме, в другое время и т. д.

„Оскорби собеседника“: просто сказать любую ложь, чтобы я села от ужаса и задохнулась от обиды.

„Подмена темы“: мастерски уводит разговор в другую сторону, чтобы там применить приемы „не понимаю“, „обвини“, „оскорби“.

„Не скажу“: если я что-то забуду или не уловлю смысла в этой какофонии слов, то не скажет. Намекнет, что это ОЧЕНЬ важно. Любит наблюдать, как я, унижаясь, прошу его сказать (потому что я всеми силами хочу понять его поведение, и ведь я верю, что мы говорим о крючке, а ни о чем другом!), почему нельзя прибить этот чертов крючок? И одновременно хочу, чтобы все уже успокоилось. Может промурыжить недели две. Будет молчать и смотреть, как я подлизываюсь. Мне уже фиг с ним, с крючком, отношения важнее. На этом измотает сильно. Потом простит.

„Создать ложное впечатление“: я буду под тебя подстраиваться! Впечатление: баба с фокусами. Я, мол, был вынужден выйти на работу, потому что обстановка дома невыносимая! При этом он уже лет десять тогда не работал и даже не понял, насколько глупо это выглядело. У жены, мол, такие заскоки, я не знаю, что с этим делать, мне так тяжело! Так он объясняет ситуацию в нашей семье общим знакомым.

„Тонко опустить“: ну, напиши мне список моих дел! И улыбается, глядя мне в глаза. Знает, что делать не будет. Ну, соберись, представь, что ты на работе! Это когда я болела, уже поправлялась и что-то попросила, зная, что сама я никак не смогу, даже если вывернусь наизнанку.

„Не тонко опустить“: мало ли кто меня просит! Да пошла ты на! Я тебе ничего не обещал! Можешь думать, как тебе угодно!

Вкратце, как-то так…

Впоследствии этим арсеналом он пользовался практически постоянно раз в неделю или две, если вопрос касался хозяйства, быта и жизнеобеспечения. Результат всегда один: дело провалено, я в отключке.

Жили мы так: я работала, он уже нет. Кроме того, надо ли говорить, что мы никогда нигде не бывали? Я опять лезу со своим позитивом: „Пойдем, это же здорово! И развеяться и отдохнуть и впечатлений получить…“. В ответ – скандал. С применением того же богатейшего арсенала приемов. Я размазанная отлетала рыдать на кухне, он шел спать и засыпал мгновенно. Кстати, привычка не спать у меня выработалась именно с тех времен. Ну а утром мне на работу, он оставался дома и ждал меня.

Жизнь немного скрашивалась поездками к родителям. Но я им ничего не рассказывала и ни с кем не делилась. Во-первых, считала, что это не комильфо, во-вторых, не хотела их волновать, в-третьих, я ничего не могла толком рассказать кроме невнятного: я ничего не понимаю, он так странно себя ведет! Такие дикие скандалы! И он меня обвиняет в них, а сам все время врет! Он постоянно врет. Когда у нас скандал, он производит впечатление дурачка какого-то! И все дела стоят на месте. Что я сделаю, то и будет. И мне так больно от этого! Это все, что я могла тогда сказать.

Кстати, всем знакомым он очень нравился. Нас считали прекрасной парой. Мы необыкновенно подходим друг другу. Володя такой сильный и заботливый! Я такая красивая, любящая и любимая!

Середина конца

Через два года нашей такой невыносимой жизни я решила разводиться. Очередной скандал, я, вымотанная, понимаю, что так больше продолжаться не может. Нервы стали сдавать. Плюс я работаю без выходных: компания расширяется, меня повышают в должности, это требует отдачи. Плюс я совершенно перестала спать ночами.

Но тут заболевает и через год умирает моя бабуля. Этот год посвящен ей. Мне некогда разводиться. Не успела похоронить бабушку и прийти в себя после похорон – у мамы первый инсульт. Это как-то одновременно произошло: похороны, мои слова о разводе, какой-то месяц на „давай попробуем еще раз“, черт, все-таки он родной для меня, и эта вечная надежда, что вот-вот оно изменится – и тут мамин инсульт.

И вдруг он предлагает мне свою помощь. И я с благодарностью принимаю ее.

Человек меняется. Он помогает мне найти врачей и сиделку с проживанием, массажистов и лекарства. Он быстр и четок в действиях, он ничего не путает и все понимает! На него можно положиться, как на самое себя.

Я собрана, хоть и реву. Володя рядом, и его помощь сложно переоценить. Я оттаиваю в чувстве благодарности.

В общем, от чувства благодарности за помощь и от надежды на лучшее я подписала себе приговор.

Когда мы организовали лазарет и наладили ежедневные действия по уходу, истязания становятся изощреннее. Он привязал меня. Я никуда не денусь. Я попадаю в зависимость, я на крючке.

Вот тут он отрывается по-настоящему! Он мстит за все: за то, что я зарабатываю, а он нет. За то, что он ждал меня с работы, боясь, что я не вернусь к нему. Во мне сконцентрировалось слишком много всего хорошего: слишком красива, слишком молода, слишком независима, слишком сильна и слишком добра. Но он не верит мне. Я для него не близкий человек, не единомышленник и не друг. Он хочет обезопасить себя от моего возможного предательства. И он любит меня по-своему: извращенной, страшной, болезненной любовью, которая, разумеется, никакая не любовь. У него нет работы, нет друзей, нет интересов. У него нет ничего, кроме меня.