Азиатская модель управления. Удачи и провалы самого динамичного региона в мире - Джо Стадвелл

Это внутрипроизводственное обучение помогает объяснить и относительную неудачу бывшего Советского Союза и его сателлитов, которые свои инвестиции в образование и научные исследования сосредоточили на элитных университетах и государственных НИИ, а не на деловой сфере. Во многом похожим образом складывалась ситуация в Юго-Восточной Азии, где после обретения странами независимости англосаксонскую традицию элитарного высшего образования стали сочетать с интенсивным развитием государственных научно-исследовательских учреждений. Напротив, в Японии, Южной Корее, на Тайване, а после 1978 г. и в Китае высокоэффективные инвестиции в образование и научно-педагогические исследования оказались во множестве сосредоточены не в сфере формального обучения, а в бизнесе, причем (в отличие от ситуации в СССР) в бизнесе, по определению конкурирующем на международном рынке. Это последнее обстоятельство, возможно, имеет ключевое значение для быстрого приобретения технологического потенциала. Как указал японский ученый Масаюки Кондо, объясняя неудачу Малайзии с развитием собственного технологического потенциала, несмотря на огромные инвестиции в высшее образование и научные исследования, «главной средой для развития промышленных технологий служат фирмы, а не государственные институты»{15}. Именно технологическая, а не научная политика наиболее важна на ранних стадиях индустриального развития. Как следствие, именно государственная промышленная стратегия является самым мощным определяющим фактором успеха. Если государство не способствует созданию компаний, которые могут стать проводниками производственного обучения, и впоследствии не содействует им, то все его усилия по развитию формального образования могут пропасть втуне.

Нужно сделать оговорку: когда в сфере обрабатывающей промышленности страна выйдет на передний край технологического развития, ее оптимальная структура образования начнет изменяться, как и соотношение между институтами формального образования и практическим обучением в рамках бизнеса. Но это не является темой нашей книги, рассказывающей в первую очередь о том, как попасть в «клуб богачей».

Итак, темы демографии и «обучения» будут вплетаться в ткань дальнейшего повествования по мере надобности и при их уместности. Что касается трех других факторов, которые часто признаются важными для экономического развития, то мы их вообще исключим как балласт.

Первый их них – это политический плюрализм и демократия. Предпринимаются попытки выстроить убедительные доказательства того, что демократия либо препятствует, либо содействует экономическому развитию. Но в Восточной Азии трудно выявить какую-либо четко обозначенную модель. На национальном уровне в XIX столетии Япония переживала медленный, но неуклонный переход к более демократической системе управления и расширению избирательного права, инициировав первую в регионе и единственную до Второй мировой войны успешную программу модернизации. И только во время всемирной экономической депрессии 1920-х гг. и под сильным расистским давлением со стороны «белых держав» японская политическая система погрузилась в хаос, закончившийся военной диктатурой. Напротив, Южная Корея и Тайвань, по мнению ряда исследователей, лишь выиграли от авторитарных режимов генералов Пак Чон Хи и Чан Кайши соответственно. Но при этом те же авторы лукаво умалчивают о катастрофе, постигшей правление Чан Кайши в материковом Китае до 1949 г. при иных методах управления экономикой. Что касается Юго-Восточной Азии, то после Второй мировой войны в Индонезии Сукарно сначала управлял хаотично действовавшей демократической администрацией, а потом переключился на авторитарную «управляемую демократию», добавив еще хаоса. Затем совершивший государственный переворот Сухарто прибавил стабильности и начал экономическое развитие в условиях авторитаризма, но его семейство в итоге разграбило страну. На Филиппинах избранный демократическим путем президент Фердинанд Маркос (Ферди) в 1972 г. заявил, что для проведения жизненно важных реформ, призванных ускорить экономическое развитие, в стране необходимо ввести военное положение, а затем принялся устанавливать новые стандарты коррупции.

На субнациональном уровне административно-территориальных образований столь же трудно обнаружить устойчивую корреляцию между авторитаризмом или демократией, с одной стороны, и политикой, способствующей экономическому развитию, – с другой. В истории известны такие моменты, когда крайне авторитарные методы приводили к явным выгодам, как, например, в Южной Корее, когда в 1961 г. генерал Пак Чон Хи временно арестовал ряд крупнейших предпринимателей и повторно национализировал банковскую систему страны. Но были и случаи, когда государственное вмешательство носило демократический характер. В середине и конце 1940-х гг. в контролируемых коммунистами областях Китая успех земельной реформы был связан с появлением выборных сельских советов, чьи действия резко отличались от тех авторитарных методов, с которыми Китай ассоциируется сегодня. Точно так же представительные (обычно выборные) комитеты по земельной реформе, действовавшие в Японии и на Тайване, сыграли решающую роль в беспрецедентном успехе преобразований{16}. А вот в Южной Корее земельная реформа, проводившаяся более централизованным образом и авторитарными методами, оказалась менее эффективной. Отсутствие же демократических процессов в странах Юго-Восточной Азии стало отличительной чертой полного провала попыток провести земельную реформу на государственном уровне. Суммируя сказанное, можно утверждать, что ни демократию, ни авторитаризм нельзя рассматривать как некие постоянно действующие переменные величины, объясняющие особенности экономического развития в Восточной Азии.

Возможно, самое важное здесь связано с тем, что трудно игнорировать суждение, которое высказывал в числе прочих и Амартия Сен, индийский экономист, лауреат Нобелевской премии, – о ложном разграничении свойств демократии стимулировать либо тормозить экономическое развитие. Демократия и институциональное развитие являются частью любого развития, поэтому их нельзя рассматривать как его движущие силы. Пожив в Китае и Италии – государствах, где институциональное развитие шло с большим отставанием от экономического прогресса, я поддерживаю приведенное выше суждение, базируясь не только на интеллектуальных доводах, но и собственном 20-летнем опыте. Невзгоды, выпадающие на долю простых людей из-за пренебрежения институциональным прогрессом, заслуживают внимания сами по себе. Хотя предметом данной книги является экономическое развитие, но как таковое его нельзя рассматривать в качестве рецепта человеческого счастья.

Другой недавно вошедший в моду институт – «верховенство права» принадлежит к той же категории, что и демократия, представляя собой часть развития, а не обязательное условие экономического прогресса. В последние годы западные политики и ученые, особенно американские и британские, отчаянно пытались убедить Коммунистическую партию Китая в том, что верховенство права – ключевая предпосылка экономического развития. Они не преуспели в этой дискуссии, в первую очередь потому, что аргументация на примерах стран Восточной Азии была, несомненно, запутанной, и большинство негативных примеров исходило из Китая. По мере того как китайская экономика развивалась после 1978 г., правительство страны умышленно оставило вопросы о праве на собственность в подвешенном состоянии и давало юридическую санкцию на целый ряд явлений уже после их возникновения. Исход важных судебных дел по-прежнему заранее предрешается в Центральной комиссии Коммунистической партии Китая по политическим и правовым вопросам. И все же Китай бурно развивается.