Империя Наполеона III - Андрей Смирнов

В 1838 году один из участников страсбургских событий, экс-лейтенант Арман Лэти, опубликовал брошюру «Ретроспективный взгляд на события 30 октября 1836 года», где он отстаивал дело принца и ловко защищался от несправедливых обвинений в адрес заговорщиков. Правительство расценило эту публикацию опасной для режима, и ее автор должен бил предстать перед судом. В открытом письме к Лэти Луи-Наполеон предлагал придерживаться следующей тактики на суде: «Вас спросят… где наполеоновская партия? Отвечайте: партия не существует, но ее дело повсюду. Эта партия не существует, потому что мои друзья не поставлены под ружье, но дело ее имеет сторонников повсюду, от рабочих и советников короля до солдат и маршалов Франции»{64}. И если принц подчеркивал, что у него нет никакой партии, что соответствовало действительности, то он акцентировал внимание на самой природе бонапартизма, на его национальной сущности, на поддержке, которую оказывают движению все слои общества. Далее в своем письме он развивает эту идею: «Но если однажды партии скинут нынешнее правительство… они подорвут все социальные основы государства, и тогда, возможно, имя Наполеона станет спасительным маяком для всех, кто любит Францию и является ее действительным патриотом»{65}.

Правительство Луи-Филиппа решило любой ценой избавиться от опасного претендента, обосновавшегося в Швейцарии. Глава кабинета министров Мале в письме французскому посланнику в Швейцарии с негодованием писал: «Луи-Бонапарт доказал ясно, что у него нет никакого чувства благодарности, и терпеть долее со стороны французского правительства значило бы только способствовать ему еще более укрепиться в своем ослеплении, и повело бы его к новым заговорам». Франция предъявила ультиматум Швейцарии, в котором она, со ссылкой на запретительные статьи Венского договора, в категорической форме потребовала изгнания Луи-Наполеона с ее территории. Принц решил не искушать судьбу: он покидает Швейцарию и направляется в Англию. Благодаря наследству матери Луи-Наполеон ведет в Англии соответствующий принцу образ жизни, и о нем начинают говорить как о реальном претенденте на французский престол.

Находясь в Англии, принц подвергает переосмыслению опыт страсбургской неудачи и приводит в порядок свои мысли. Он приходит к мнению, что для успеха дела необходимо существование «бонапартистской доктрины», поскольку одного наполеоновского культа недостаточно для того, чтобы увлечь за собой страну. В результате размышлений и анализа послереволюционного развития Франции в июле 1839 года в свет вышла брошюра, названная очень емко и в то же время пропагандистски удачно: «Наполеоновские идеи». В ней, безусловно, находясь под влиянием работ императора, написанных на острове Святой Елены, Луи-Наполеон излагает свою концепцию бонапартизма и высказывает свои взгляды по поводу современного состояния Франции. Прежде всего, подводя итог послереволюционному развитию страны, он отмечает, что уже в течение 25 лет Францию лихорадит, общество кидает от революционной горячки к апатии и наоборот. Подобное состояние духа, подчеркивает принц, характерно для общества, находящегося в переходном состоянии. Вместо того, чтобы вернуться к испытанным рецептам — твердой и стабильной власти, происходит”постоянная смена режимов и хаотическое движение непонятно куда.

Действительно, режим Июльской монархии так и не смог примирить страну и стабилизировать общество. Начало эпохи индустриализации привело к ухудшению социального положения трудящихся масс, к этому добавилось всеобщее разочарование, которое все более усиливалось по мере того, как режим терял политическую стабильность. Требование установления всеобщего избирательного права, которое было выдвинуто еще в первые дни после Июльского восстания 1830 года, перекликалось с требованиями включения рабочего класса в социальную структуру общества. «Революция 1789 года, — писал Луи-Наполеон в «Наполеоновских идеях», — имела две направленности: социальную и политическую. Несмотря на все откаты, социальная революция восторжествовала, в то время как политическая революция провалилась, несмотря на все победы народа»{66}. И действительно, в 1789 году требования политического равенства были оторваны от принципа гражданского равенства, и в последующем именно вокруг проблемы гражданских прав развернулась борьба в обществе. В течение всего правления Луи-Филиппа тема всеобщего избирательного права играла роль, сравнимую с требованием гражданского равенства в 1789 году. Критика «старого порядка» и разоблачения цензовой системы были во многом схожи: двести тысяч выборщиков ассоциировались с бывшими аристократами, тогда как исключенные из избирательного права выступали в роли современного третьего сословия. «Казалось, — писал принц, — революция 1830 года наконец-таки положит конец разочарованию и неопределенности. На деле же она означала продажность и ложь: восторжествовали убожество и нищета»{67}. Он считал, что политическая организация Франции абсолютно не отвечает ее нравам, интересам и нуждам; ни власть, ни свобода не имеют прочного основания. «За исключением небольшого количества людей, называемых «легальной страной», я не вижу ничего, кроме песчинок»{68}, — писал он, повторяя выражение Наполеона I, который говорил, что песчинки, соединенные вместе, могли бы стать камнем, тогда как по отдельности они всего лишь песок.

И далее в своих полемических произведениях Луи-Наполеон развивает идею единения вождя и масс: «Идите во главе идей вашего века, эти идеи вас увлекут и вас поддержат. Следуйте за ними — они вас поддержат, идите против них — они вас сметут»{69}. Как считает Луи-Наполеон, необходимость сохранения мистической связи между народом и императором привела Наполеона I к идее создания династии, построенной на демократических и императорских началах. Принц отвергает предъявляемые его великому дяде обвинения в тирании, указывая на критическое положение Франции, окруженной со всех сторон врагами. И чтобы справиться с угрозой, как внутренней, так и внешней, Наполеон I создает деспотический централизованный аппарат, соответствовавший задачам и целям Франции в борьбе. В результате, несмотря на отсутствие в стране либеральных свобод, порядок и закон стали нормой жизни.

В начале XIX века, по мнению Луи-Наполеона, все говорило в пользу установления наследственной власти: и административная централизация, и престиж, окружающий человека власти, и, наконец, желание сохранить существующий порядок вещей, гарантировавший порядок и стабильность. Проблему сохранения республиканской формы правления в это время во Франции можно попытаться объяснить и с другой стороны: трудно представить себе существование республики без аристократии. Кстати, А. Тьер в «Истории революции» высказывал схожие идеи: В частности, он писал, что «наличие аристократии больше соответствует республиканскому образу правления»{70}. Поскольку с аристократией во Франции было покончено, то республика была лишена этой консервативной силы, необходимой для стабильного развития общества. И чтобы восполнить утрату здоровых консервативных сил, Наполеону нужно было создать императорскую фамилию, которая выступала бы в роли гаранта революционных преобразований, черпая свою силу в демократическом устройстве нации. К тому же Французская Республика заимствовала у монархии принцип централизации, но, в отличие от нее, уже с момента своего возникновения имела в основе принцип национального суверенитета{71}. В результате установленный в 1800 году режим смог основать прогрессивные государственные учреждения на принципах порядка и сильной власти, но возврат «старого порядка» в 1814-м и в 1815 годах под маской либерализма вновь привел к брожению в умах, заключает Луи-Наполеон. «Наполеон закрыл бездну революций: вы ее открыли, свергнув его. Берегитесь, как бы эта пучина не поглотила вас самих!»{72} — дерзко предостерегает он европейских монархов.