Гранатовый синдром - Владимир Фиалковский

— Хочешь сказать, что мы мясники, а ты интеллигент-вегетарианец? — насупился Иван, тряхнул головой и решительно протянул руку к пульту.

— Ваня, нажмешь кнопку — не услышишь больше призыва муэдзина к пятничной молитве, а ребенок лишится отца, — в подтверждение слов Дмитрий с плеча прицелился в Ивана и скомандовал: — Назад!

Иван и Евгений, ошеломленные, отступили со своих позиций на шаг назад. Никто не предвидел подобной развязки. И все из-за паршивого куска мяса, мерзкого предателя, который и так скоро концы отдаст. Неужели он стоит того, чтобы в секунду потерять армейских друзей? Вместе они прошагали сотни километров по тончайшей, как леска, грани между жизнью и смертью. Война, как любая экстремальная ситуация, обнажает сущность, смывает радужную пленку той беззаботной непосредственности «гражданского бытия», когда вокруг все сияет и цветет, не подозревая, что где-то недалеко рушатся вниз многотонные гранатовые водопады.

Дмитрий, по привычке контролировал все точки, откуда могла грозить опасность. Евгений, Иван, вражеский старлей, распятый на вагонетках, — все они были в фокусе, и сейчас он всецело доверял только своему указательному пальцу на спусковом крючке. Любое движение грозило спровоцировать неизбежное наказание. До всех уже дошло, что Дмитрий не шутит и не промахнется.

— Диман, ты хорошо подумал? — вдруг вкрадчиво произнес Евгений, снова бросив быстрый взгляд на свой автомат, безалаберно оставленный без присмотра у главной двери. — Ты своих товарищей предаешь сейчас. Разве ты не понимаешь? Опомнись!

— Я тебе уже все сказал, пилорамщик ты хренов, — отчеканил Дмитрий, продолжая держать автомат наизготовку. — Не позволю!

Внезапно, Дмитрию показалось, что старлей, с трудом повернув черное лицо, как-то по-особенному посмотрел на него заплывшими глазами. Даже при свете тусклых ламп накаливания он разглядел немой четкий сигнал. В разрез бытующему мнению, на войне многие становились более восприимчивыми, зачастую понимающими призыв к действию без лишних слов. Слой манерных условностей стирался понятным и жестким языком суровой действительности, где доверие было главным ингредиентом для успеха. Дмитрий ценил и часто с благодарностью вспоминал бескорыстные поступки товарищей, благодаря которым оставался в живых.

Со стороны вагонеток, из каждой клетки угасающего тела явственно доносилась просьба, даже мольба. Ее мог не понять любой, но только не солдат, за годы войны познавший горечь утрат, балансирование между победой любой ценой и милосердием, ответственность за собственные решения и поступки. Дмитрию оставалось исполнить последнее желание поверженного врага. Как же все-таки трудно решиться на шаг в пустоту непроглядного неба, даже, если знаешь, что за спиной парашют!

Сердце, надрываясь, отстукивало нервную барабанную дробь. Воздух плотным комком застыл в гортани, голову заполонил белесый туман, тело била дрожь. Дмитрий расшифровал послание и приготовился. Иван и Евгений, почувствовав состояние товарища, сжались от ужаса, приготовившись к худшему. Мысленно попросив прощения, Дмитрий нажал на курок. Привычный для всех звук короткой автоматной очереди взорвал едкую тишину пилорамы. Глаза старлея застыли, и Дмитрию показалось, что в их предсмертном блике на миг мелькнула благодарность.

III

— Дядя Дима, что с тобой?! — Дмитрий вздрогнул от того, что его кто-то тряс за плечо.

Взгляд с трудом сфокусировался на испуганном личике Маши, перепачканным мороженым. Словно пробиваясь через вакуум, ее голос едва достигал адресата. С полминуты он не мог прийти в себя, понять, где находится. И вдруг как озарило: он вспомнил про белую рубашку, нож и алые брызги в уборной. Картина быстро прояснялась, обрастала знакомыми деталями. За столиком у окна в одиночестве скучала девушка в розовом, значит тело еще не обнаружили. По проходу, шатаясь и задевая посетителей, пробирался раскрасневшийся увалень. С мутными глазами навыкате и оставляя за собой зловонный шлейф алкоголя, он держался за причинное место. Скоро он окажется в туалете. У Дмитрия были секунды на принятие решения.

— Маша, срочно уходим! — он вскочил, хватая шубку девочки и свою пуховую куртку. — Оденемся по пути, — ответил он на немой вопрос Маши.

Он почти бежал по проспекту, с силой увлекая за собой растерянную Машу, чуть не отрывая ее руку. Рева сирен и красно-синих переливов мигалок служебных машин пока не было, и все так же неторопливо и заботливо укрывала зима снежным пуховым одеялом ряды елочек вдоль длинного дома, тонувшие в озере лимонного света фонарей. В арке они свернули и устремились во дворы, густо засеянные невзрачными пятиэтажками.

— Дядя Дима! — взмолилась Маша. — Куда мы бежим и зачем? Наш дом в другой стороне! Я больше не могу, я устала!

— Там, в ресторане, — не сбавляя скорости пояснял Дмитрий. — Я сделал очень плохое дело, когда выходил в туалет. Меня будут искать, и домой нам пока нельзя. Дойдем до перекрестка, посадим тебя в такси, а я исчезну на время.

— Что ты такое говоришь? — воскликнула, переводя дыхание, девочка. — Ты же все время сидел со мной, за столом. Какой туалет? Ничего не понимаю!

— Как? — Дмитрий резко остановился, едва не вырвав окончательно детскую руку из плечевого сустава. — Я был с тобой?

Маша еще раз подтвердила, что дядя Дима не отлучался, только раз замер, впав в прострацию. Из пробегавшей мимо ватаги мальчишек кто-то кинул Дмитрию под ноги петарду, издавшую оглушительный хлопок. Маша вскрикнула, а Дмитрий, переваривая информацию, в ступоре, не отреагировал, услышав уже издалека озорное: «С новым годом!».

Выходило, что ему все привиделось, и не было ножа, перерезанного горла, крови. А как же та беременная девушка в розовом с размалеванными глазами и с гранатом на тарелке? Хотя, черт с ней. Сами разберутся. Живы — и хорошо. Сейчас он здесь, с Машей, в мирном городе, с нетерпением ожидающем праздника. Величайшее облегчение испытал Дмитрий, словно тяжелый камень сбросил с плеч. Кошмар оказался сном, он проснулся.

— Идем скорее домой! — услышал он настойчивый зов Маши. — Нас мама потеряла!

И две фигурки бодро зашагали туда, где в теплой квартире, на девятом этаже, с видом на взмывающие в небо металлические птицы, ждала белокурая женщина с большими серыми глазами и мелодичным, похожим на серебряный колокольчик, голосом по имени Ольга.