Хищник. В 2 томах. Том 2. Рыцарь "змеиного" клинка - Гэри Дженнингс

Будь я и на самом деле принцессой Амаламеной, я, наверное, совсем бы упал духом. Однако у меня были свои тайны, и я не слишком унывал, рассчитывая в будущем на помощь Одвульфа. Я обязательно совершу побег, но не раньше, чем настанет время. Я знал, что Одвульф постоянно находится поблизости, потому что время от времени видел его на протяжении всего нашего путешествия сюда. При первом же удобном случае он просто кивнул мне, давая понять, что его товарищ Авгис направился к Теодориху. После этого Одвульф соблюдал осторожность, и, если нам выпадал случай проходить друг мимо друга, он похотливо подшучивал или же косился на меня, как это делали все остальные воины, так что заподозрить ничего было невозможно. Поскольку в Константиане находились еще и другие войска Страбона — хотя и не вся армия, как мне было сказано, — Одвульф решил, и весьма справедливо, что чем больше народу, тем легче оставаться необнаруженным. Во всяком случае, через какое-то время он ухитрился попасть в число стражников, что несли караул возле двери моей темницы, желая узнать, вдруг мне что-то от него понадобится. Я полагал, что время действовать пока еще не настало, но мы смогли без помех побеседовать, не опасаясь, что служанка Камилла нас подслушает. Это обрадовало меня вдвойне — ведь до этого, кроме Страбона, мне больше было не с кем поговорить.

Кстати, Страбон — когда он не пыхтел, не ворчал или не пускал слюни во время совокупления — мог говорить вполне связно, и он рассказывал о многих вещах, которые вызвали у меня жгучий интерес. Страбон становился очень болтливым, удовлетворив свою похоть. Однако не подумайте, что, ослепленный любовью, он доверял мне свои секреты. Этот человек болтал, поскольку был страшным хвастуном и еще потому, что был уверен: я никогда не смогу воспользоваться секретами, которые он мне раскрывает.

Страбона очень беспокоило, почему до сих пор нет ответа от Теодориха. Помню, в самый первый день, как только мы прибыли в Константиану, он выразил некоторое удивление и неудовольствие — я случайно подслушал разговор — по поводу того, что его optio Осер еще не прибыл. Страбон наверняка рассчитывал, что тот ожидает его с посланием, в котором говорится, что Теодорих раскаивается, согласен на уступки и вообще всячески выказывает свою покорность. Однако поскольку Осер мог задержаться по многим причинам, Страбон пока что не слишком нервничал. Но время шло, а optio все не появлялся. Страбон начал проявлять признаки беспокойства и неудовольствия и частенько раздраженно бросал мне что-нибудь вроде:

— Если твой ничтожный брат ждет, что лестью заставит меня пойти на уступки, он очень сильно ошибается!

На эти его высказывания я только равнодушно пожимал плечами: мол, мне нечего сказать по этому поводу, да и к тому же я не стал бы ничего делать, даже если бы захотел.

Потом Страбон начал мне угрожать:

— Возможно, твой брат окажется более уступчивым и решительным, если я стану посылать ему твои пальцы, по одному каждую неделю.

Я зевнул и произнес:

— Вместо этого пошли ему лучше пальцы Камиллы. Теодорих едва ли заметит разницу, а она — их потерю. Эта девица не слишком-то утруждает себя работой.

— Иисусе, — произнес пораженный Страбон. — Ты, может, и не настоящая принцесса, а самозванка, но сразу видно, что в жилах твоих течет кровь остроготов. Ты такая же жестокая, как haliuruns! Надеюсь, что ты родишь мне сына. Представляю, каким же необычайно крепким, стойким и жестоким он будет!

Даже если Страбон и не сообщал мне никаких секретов, я узнавал от него потрясающие новости. Однажды, когда он похвалялся тем, как император Зенон ценит его, всячески поддерживает и доверяет ему, я осмелился вставить:

— Предположим, что мой брат заручился поддержкой римского императора. Тогда вы с Теодорихом окажетесь равноправными императорами. И что в таком случае будет дальше?

Страбон смачно срыгнул и загрохотал:

— Vái! В Риме нет императора!

— Ну, я имел в виду Равенну, разумеется. Я знаю, тамошний император всего лишь мальчик, его презрительно называют Маленьким Августом…

— Да ничего подобного! Одоакр низложил этого мальчишку Ромула Августула и сослал его, а его отца-регента и вовсе обезглавил. Впервые за пять сотен лет никто в Риме не носит титула императора. Только представь, Западной Римской империи больше не существует. Это название стерто со всех карт мира.

— Что?

— Где ты была, девчонка, что не знаешь этого? — Страбон повернул голову, недоверчиво глядя на меня одним глазом. — Акх, да, я забыл. Ты же долгое время находилась в дороге. Должно быть, ты покинула Константинополь еще до того, как его достигло это известие.

— Известие о чем? Кто такой Одоакр?

— Чужеземец, как ты и я. Он сын недавно погибшего короля скиров Эдики.

— Об Эдике я слышала, — сказал я, снова вспомнив о маленькой деревушке, населенной безрукими людьми. — Отец Теодориха… мой отец убил короля Эдику в сражении, незадолго до своей смерти. Так что там с сыном Эдики?

— Одоакр вступил в римское войско еще в юности и быстро сделал карьеру. В подражание Рикимеру, еще одному чужаку, он был раньше в Риме «делателем королей». Одоакр посадил Августула на трон, и именно он свергнул его.

— Зачем? Рикимер по прозвищу Делатель Королей в свое время был настоящим правителем Западной империи, все знали об этом, но ему почему-то нравилось находиться в тени.

Страбон пожал плечами и закатил глаза:

— Одоакр не такой. Он какое-то время выжидал. Чужеземцы в армии попросили наградить их земельными наделами, когда они выйдут в отставку, но право на подобную награду всегда имел только тот, кто был рожден римлянином. Августул (или его отец, Орест) высокомерно отказался это сделать. Поэтому Одоакр сверг мальчишку и казнил Ореста, а затем объявил, что он выделит землю всем. Полки иностранных наемников очень обрадовались и поддержали его. В общем, теперь Одоакр правит — как формально, так и фактически.

Страбон захихикал от удовольствия, рассказывая о заговоре в Риме, и добавил:

— Разумеется, на самом деле его звали иначе. Однако римлянам слишком трудно выговорить все эти имена на старом наречии, и его переделали в Одоакра, поскольку на латыни это означает «Плохой Клинок».

— Чужеземец, — возбужденно выдохнул я, — стал императором Рима! Да уж, похоже, близок конец света!

— Да нет же, Одоакр вовсе не претендует на императорский титул. Это было бы слишком большой дерзостью, а он невероятно хитер. Ни граждане Рима, ни император Зенон не позволили бы ему сделать это. Тем не менее Зенон, кажется, не имеет ничего против того, чтобы Одоакр правил на западе, при условии что он будет подчиняться императору Восточной империи. То есть единственному императору того, что осталось от Римской империи.

Страбон снова рыгнул, словно его не заботило, что он говорил буквально о конце эпохи, если не о конце нашей цивилизации, а может, и всего того мира, который мы знали.

Все еще пребывая в изумлении, я произнес: