Я ненавижу свою шею - Нора Эфрон

Кожа

У меня в ванной много бутылочек. И баночек. В большинстве из них продукты по уходу за кожей, и ни в одной нет того, что называется просто «крем». Зато у меня есть эмульсия для лица, бальзам для рук, молочко для тела, лосьон для ног. А помните, в молодости у нас был только крем Nivea в синей баночке? Вот было время! Какой простой тогда была жизнь… В глубине души я понимаю, что все эти названия взяты с потолка, ничего не значат и придуманы с одной лишь целью — заставить уязвимых и достойных жалости женщин вроде меня выложить астрономическую сумму за бесполезный продукт. С другой стороны, вы никогда не увидите, чтобы я мазала лицо лосьоном для ног. На всякий случай я этого не делаю.

Вот, например, рядом с раковиной у меня стоит некий StriVectin-SD. В 2004 году бьюти-индустрия примерно на пять минут объявила его фонтаном юности. Потом оказалось, что это обычный крем, просто стоит миллион. Но на мгновение я действительно поверила, что StriVectin-SD решит все мои проблемы. Девушка, которая продала мне его в косметическом магазине, вела себя так, будто подсовывает бутылку выдержанного виски в эпоху сухого закона. «Только что привезли, — прошептала она. — Товар еще в подвале». Сотрудники магазина не выставляли его на витрину, потому что тогда его сразу бы расхватали. Только избранные покупатели могли купить StriVectin-SD.

И вот теперь он стоит рядом с раковиной и занимает место. Там же можно найти другие свидетельства моей доверчивости: ископаемые эпохи ретинола и эпохи гликолевой кислоты, целый ряд памятников периода La Prairie. Как-то раз хорошая подруга подарила мне крошечную баночку крема La Mer, который стоил в районе ста долларов за чайную ложку. Крем так и хранится у меня рядом с раковиной. Он слишком ценный, не могу же я его использовать.

Итак, у меня есть эмульсия для лица. Есть бальзам для рук и лосьон для ног. Масло для тела. Смягчающий крем для стоп. И вы даже не представляете, сколько времени я трачу, втирая в себя эти средства. Но у меня по-прежнему прыщи на лице и огрубевшие локти и стопы. Более того, на спине у меня такая сухая кожа, что, когда я снимаю черный свитер, он словно весь в снегу. А пятки у меня на ощупь как жесткая мочалка.

Видимо, по части ухода за собой я что-то упускаю. Ведь каждую секунду изобретают новинки, и может, я просто не в курсе, что сейчас принято делать женщинам в моем возрасте. (Вот, например, буквально вчера я обедала с подругой, и та восхваляла на все лады новый массаж лица с легким электрошоком. Мол, кто не пробовал, считай, вообще не жил.) Я понимаю, что трачу кучу времени, пытаясь пальцем заткнуть дыру в трубопроводе. Даже перечислять не буду, сколько всего я обещала себе не делать никогда, но все же сделала и презираю себя за это. А сделала я очень много процедур, которые фактически можно приравнять к пластической хирургии. Я даже заменила все пломбы в зубах на белые и клянусь богом — сразу помолодела примерно на полгода. Иногда я делаю уколы рестилайна гиподермической иглой, чтобы подтянуть обвисшую кожу на подбородке. Я дважды колола ботокс в одну и ту же морщину на лбу. И один раз даже увеличила губы, сделав инъекцию жира, но стала похожа на вождя племени убанги, так что больше не повторяла свою ошибку.

А недавно я встретила на улице бомжиху. Никогда не понимала феминисток, которые твердят, что больше всего на свете боятся стать бомжихами, однако, глядя на эту женщину, ковыляющую по улице, тоже испугалась. Не хочу драматизировать, но, прекратив тратить на уход всего каких-то восемь часов в неделю, я буду выглядеть в точности как она. Растрепанные седые волосы — спорим, у меня будут такие же, стоит мне перестать красить свои? Огромное пузо, которое наверняка у меня образуется, если я начну съедать хотя бы половину того, что мне хочется съесть в течение дня. Грязные ногти, обветренные губы, усы и кустистые брови — все это ждет меня, случись мне провести две недели на необитаемом острове.

Так что пусть выходит восемь часов в неделю, пусть. К семидесяти годам наверняка понадобится вдвое больше, но неважно. Единственное, что меня утешает, — когда я стану очень старой и не смогу работать, мне по крайней мере будет чем заняться. Если, конечно, до тех пор я не потрачу на уход за собой абсолютно все накопления.

Без очков я не могу читать карту. Я знаю, что мы едем по шоссе 110 на север, поскольку только что видела громадный знак, на котором это написано. А сейчас мы, кажется, в Форт-Салонга. Я уверена, что Форт-Салонга есть на карте, но никак не найду свои очки для чтения. Когда-то я обходилась без них, и знаете, почему это здорово? Пока ты можешь найти себя на карте, ты никогда не собьешься с пути. Но те дни давно в прошлом, и сейчас мы, кажется, заехали не туда. Мы терпеть не можем, когда это происходит. Я не люблю сбиваться с дороги, мой спутник не любит сбиваться с дороги, наш брак не любит сбиваться с дороги. С другой стороны, мы уже стали привыкать. И поскольку я не могу найти очки для чтения исключительно по собственной вине (муж тут ни при чем), но по его вине в бардачке нет увеличительного стекла (я тут ни при чем), я успокаиваю себя и говорю: «Что ж, по крайней мере, мы движемся в правильную сторону». Мой муж тоже успокаивает себя и меня и говорит: «В эти края мы никогда не заезжали, это может быть интересно». И он прав. Вот только на улице совсем стемнело, и я вижу перед собой лишь знак, сообщающий, что мы едем по шоссе 110 на север, к Форт-Салонга. Где бы он ни был.

В телефонном справочнике я теперь тоже не могу прочитать ни строчки. В молодости, когда я работала репортером в газете, всегда пользовалась телефонным справочником. Вы даже не представляете, сколько там людей — только и ждут, чтобы их отыскали. Много лет спустя я попыталась донести эту мысль до своих детей, но они меня проигнорировали. Помню, я жутко бесилась. Дети считали, что проще обратиться в справочную, и думали, что звонок бесплатный. К тому же они всегда нажимали единицу, чтобы их соединили, а за это брали дополнительные тридцать пять центов. Я бесилась еще больше. Теперь я не могу прочесть то, что написано мелким шрифтом, и вынуждена сама звонить в справочную. Там со мной разговаривает автоответчик. А мне так не хватает телефонного справочника! Не хватает того, что он символизировал. Самодостаточность. Демократию. Веру в то, что есть такая книга, к которой любой человек на свете может получить доступ и найти там какую угодно информацию. Только представьте себе мир, где все — или почти все — занесены в справочник и не нужна помощь бесплотного автоответчика, не понимающего ни слова из того, что я говорю…

Теперь я не могу прочесть и меню. Или телепрограмму. Я не могу прочесть ничего, если это не напечатано очень крупно — чем крупнее, тем лучше. На днях я нашла в компьютере свои заметки трехлетней давности, набранные таким мелким шрифтом, что я даже не поняла, как вообще можно было такое написать. Раньше я пользовалась двенадцатым шрифтом, сейчас перешла на шестнадцатый и подумываю, не перейти ли на восемнадцатый или даже двадцатый.

Все это меня очень печалит. Особенно то, что я не могу читать обычные книги. Проходя мимо книжной полки, я люблю брать их наугад и пролистывать. Стоит увидеть газету на диване — и я сажусь ее читать. Я люблю разрывать конверты, как только принесут почту. Я читаю; это одно из главных моих занятий. Чтение для меня все. Когда я читаю, то чувствую, что добилась чего-то, научилась чему-то, стала лучше. Когда я читаю, я умнею, мне есть что обсудить с людьми. Чтение — лучшее лекарство для моего дефицита внимания, причем без всякой химии. Чтение — это побег от реальности и его противоположность: способ снова вернуться в реальность после того, как я целый день что-то сочиняла. А если день выдался слишком реальным, можно нырнуть в воображаемый мир, придуманный кем-то другим. Чтение — это зерно жизни. Чтение — это блаженство. Но теперь моя способность просто взять книгу или газету и почитать полностью зависит от местонахождения очков. Я оглядываюсь. Почему они не здесь, не в этой комнате? Ведь на прошлой неделе я купила шесть пар на распродаже и разбросала по всему дому. Но сейчас не вижу ни одной. Куда они подевались?