Самозванец - Теодор Мундт

Биндер хотел что-то ответить, но в этот момент послышалась команда унтер-офицера, призывавшего к знамени. Рекруты принесли присягу и были направлены в казармы, где им приказали сменить свое платье на солдатскую амуницию.

Увидав эту грубую для них одежду, бывшие студенты снова почувствовали себя глубоко потрясенными, а Биндер даже прослезился и воскликнул:

– О, Господи Боже мой! Я готовился стать примерным служителем Твоим, а Ты, сказавший некогда: «Поднявший меч от меча и погибнет», Сам вкладываешь мне меч в руки, Сам толкаешь на нарушение Твоих заветов.

– Не отчаивайся, дружище, – с дрожью в голосе сказал Гаусвальд, – я сделаю все, чтобы вызволить вас из этой беды… Если бы вы знали, как я проклинаю себя за эту дурацкую затею… Но ведь Лахнер прав: разве мы делали что-нибудь запрещенное?

– Успокойся, милый друг, – сердечно ответил ему Лахнер. – Ты не можешь винить себя ни в чем. Я уже говорил, что здесь кроется тайна: кому-то понадобилось устранить одного из нас. Если это так, значит, мы все равно не избежали бы той или другой ловушки, так как всегда держались вместе. Да разве и ты сам не попался так же, как и мы? Разве ты не сдался добровольно в руки патруля? Нет, не упрекать и каяться надо теперь, а пытаться через влиятельных родственников вызволить себя из этого ужасного положения.

– Я возлагаю большие надежды на придворного садовника, – сказал Вестмайер. – Он называл меня всегда опорой своей старости. Неужели он оставит меня в беде?

– А я постараюсь известить о постигшей нас судьбе княжеского главного истопника. Он в милости у всесильного Кауница и может дать нам возможность доказать свою невиновность. Но как бы известить его?

– Ефрейтор мог бы отнести наши письма, а мы хорошо заплатили бы ему за это. Пойдем, ребята, к ефрейтору.

Друзья отправились к ефрейтору, которому они были специально поручены, и обратились к нему с просьбой указать человека, могущего отнести их письма.

– Теперь слишком поздно, – ответил тот.

– Как? Почему поздно? Ведь теперь только двенадцать часов?

– Ну да, а в час мы выступаем.

– Куда?

– В точности это еще неизвестно, но люди болтают, будто мы идем на Пруссию.

– Но мы-то останемся, наверное, здесь.

– Как бы не так. Война и походы – лучшая школа для новобранцев. Там вы в месяц большему научитесь, чем в казарме в течение целого года. Везет вам, ребята… сразу примете боевое крещение.

Студенты, выпучив глаза, смотрели на ефрейтора, не будучи в силах выговорить ни слова. Это было уже верхом несчастия – для спасения не оставалось никаких возможностей. Даже флегматик Вестмайер и тот почувствовал себя потрясенным.

– Это уж чересчур, – сказал он. – Да, братцы, неладное дело выходит.

– О, спасите нас, господин ефрейтор, – горячо заговорил вышедший из своего столбняка Гаусвальд. – Мы отдадим вам все деньги, какие имеются при нас.

– Уж не хотите ли вы, чтобы я помог вам дезертировать? – с иронической улыбкой спросил ефрейтор.

– Боже упаси, – ответил Гаусвальд. – Нам нужно только, чтобы вы указали нам человека, который мог бы доставить наши письма по назначению.

– Ну что же, это можно, – ответил ефрейтор. – Пойдемте к маркитанту.

Новобранцы отправились под предводительством ефрейтора через казарменный двор. Они с унынием заметили, что везде царила лихорадочная деятельность: видимо, готовились к выступлению. Торопливо нагружали телеги, выносили из цейхгаузов амуницию, доставали из складов и погребов оружие и боеприпасы.

– Послушайте-ка, Браун, – сказал молодой офицер другому, – что это значит, почему мы вдруг сломя голову бросаемся в поход? Уж не ворвался ли пруссак в страну?

– Нет, дружище, наоборот, мы сами собираемся вступить в Силезию. Я слышал, будто вчера из Берлина пришла депеша, извещающая, что старый Фриц при смерти[12].

– Значит, дело идет об отобрании назад украденной у нас Силезии? Вот это ловко.

Такой разговор между офицерами услыхали наши несчастные студенты-музыканты, проходившие в то время по казарменному двору. Они еще ниже повесили носы – для них стало ясно, что родственники не успеют выручить их из беды, даже если захотят и если бы это было возможно при других обстоятельствах. Но они все-таки решили сделать все, что от них зависит.

В маркитантской нашлись бумага, конверты и чернила. Вестмайер и Гаусвальд написали письма и вручили их старому солдату полка принца Моденского, который оставался в Вене. За передачу писем по назначению солдату дали полталера, а ефрейтора угостили вином.

Не прошло и часа, как бывшие студенты стояли в полной боевой амуниции в рядах полка, выстроенного во дворе казармы. В довершение всех несчастий, их разместили врозь друг от друга, так что они не имели возможности переговариваться.

День выдался пасмурный; с утра солнце пряталось за тучи, а в тот момент, когда полковник в последний раз окидывал взглядом полк, чтобы скомандовать выступление, пошел дождь.

Гренадер, стоявший рядом с Лахнером, сказал ему:

– Ты, брат, верно, из неженок будешь: ишь какое кислое лицо состроил, когда дождик пошел. Ну, уж нравится, не нравится – а терпеть придется.

– Мне не нравится не то, что дождь пошел сегодня, – ответил тот, – а почему он не шел вчера вечером: тогда меня здесь не было бы.

Издали послышался глухой барабанный бой. Гренадер прислушался и сказал Лахнеру:

– Ого! Кого-нибудь ведут на расстрел.

В тот же момент из второго двора показалась процессия. Во главе ехал штаб-офицер, лицо которого скрывалось за поднятым высоким воротником шинели. В середине медленно подвигавшейся процессии шел осужденный. Лахнер вздрогнул при виде его: это был тот самый незнакомец, чье кольцо было на его, Лахнера, пальце.

Незнакомец шел твердым, уверенным шагом; его взор не выдавал ни малейшей растерянности или испуга.

– Чем провинился этот несчастный? – спросил Лахнер.

– А кто же его знает, – ответил гренадер. – Кажется, это тот самый, которого привел патруль сегодня ночью, когда я стоял на часах. Очевидно, он уже давно был приговорен к смертной казни, но скрывался.

Послышалась команда «Смирно», полк подобрался, вытянулся, застыл в неподвижности…

Забил барабан, и, подчиняясь команде, полк двинулся вперед. С каким тяжелым сердцем прощались наши неудачники-музыканты с Веной. Они встречали многих из товарищей-студентов, которые шли в университет, не обращая внимания на проходивший полк.