Дюжина аббатов - Лаура Манчинелли

Герцог Франкино заботился о том, чтобы все окна занавешивались прежде, чем он войдет в комнату. С этой целью он всегда пускал впереди себя пажа Ирцио, которому вменялось в обязанность проверить, тщательно ли закрыты засовы и задвижки. Герцог проводил целые дни, скорчившись на своей скамье, завернувшись в меха, и проклинал судьбу, которая занесла его в этот ужасный уголок земли, куда весна приходит тогда, когда везде уже царит лето, и почти сразу же затем наступает осень. Он рассказывал всем о плодородной долине, где он родился, и о волшебных плодах, что произрастают в этой земле, где зреют виноград и крупный, сладкий инжир; где долгое жаркое лето наполняет кровь теплом на весь год, а короткая, хотя и суровая зима любезна сердцу разнообразными увеселениями и забавами. Закалывают жирных свиней и готовят множество очень вкусных блюд из их еще теплой крови и мяса и засаливают лучшие куски. С ветвей срезают слегка подсушенные виноградные гроздья, которые еще слаще свежих, срезают гигантские тыквы со сладкой желтой мякотью и готовят из них неисчислимое множество блюд и сластей.

– Известно ли вам, мадонна, – говорил он, обращаясь к маркизе, которая только что распахнула окно, чтобы подставить нежно-розовое лицо свое холодному зимнему ветру, но герцог в тот же момент захлопнул ставни, – известно ли вам, что из желтой тыквы придворные повара готовят самый вкусный и изысканный суп, из всех что когда-либо доводилось пробовать человеку? Это кушанье столь драгоценно, что по обычаю вместе с ним подают самое ничтожное из блюд мантуанских крестьян: кушанье это готовится из свиных потрохов. После того как все мясо сварено или засолено, остаются горячие, истекающие кровью кишки в жирной мясной пленке: именно из нее наши крестьяне изготавливают свои немудрящие лакомства. Они жарят все это на огне, чтобы вытопить жир, который потом используют в течение всего года; то, что остается, они бросают на большую раскаленную сковороду и готовят эти мелкие кусочки мяса, которые, едва они подрумянятся, едят горячими, обильно посолив. И вот заметили люди, что это блюдо, запитое терпким винцом, которое потому и называется ламбруско[6], не только пришлось господам по вкусу, но и великолепно готовит их желудки к поглощению изысканных яств, которые будут после него подаваться. Эти горячие шкварки едят в самые холодные зимние дни, чтобы разогреть желудок в начале обеда. А после них подают тыквенные гуанчалотти[7]– самое изысканное из всех блюд, что готовят из тыквы.

И тут герцог замолчал, отдавшись своим воспоминаниям. Он очнулся, только когда маркиза положила ему на плечо руку и дружелюбно сказала:

– У нас тоже есть и свиньи, и тыквы, и можно было бы приготовить ужин, как принято у вас на родине, монсиньор, и выпить этого терпкого вина, о котором вы говорите и которое нам могли бы доставить из долины По, и мы утешили бы вас в вашем пребывании в этом холодном негостеприимном краю…

Герцог посмотрел на маркизу долгим взглядом, потом взял ее за руку и запечатлел на ней еще более долгий поцелуй.

– Конечно, – вступил в разговор Венафро, – мы должны устроить такой ужин и разогреть свои сердца едой и вином, чтобы прогнать зиму и те мысли, что удручают наш ум.

От слов Венафро все как будто очнулись: и герцог, и сам Венафро, и паж Ирцио сразу же поспешили на поиски всего необходимого. В хлевах замка содержалось множество свиней; огромнейшие тыквы привезли с равнины, зеленые и шишковатые снаружи, они были нежными и желтыми внутри. Самым трудным оказалось раздобыть ламбруско, потому что на землях, расположенных у подножия этих гор, производят множество вин, куда более ценных, чем ламбруско, но самого ламбруско – нет. А герцог хотел именно его. В это дело вмешался старый аббат Торкьято, который знал толк в винах, но ничего не знал о ламбруско, как и всякий, кто никогда не покидал пределов долины. И он сразу же взял на себя заботы о том, чтобы добыть большую бочку этого вина, потому что он хотел, так он сказал, восполнить эту непростительную брешь в своих познаниях и попробовать указанное вино, как он выразился, прежде чем смерть навсегда угасит в нем желание получать удовольствие.

И поскольку аббаты располагают в мире большими возможностями, в которых иногда отказывают принцам и людям знатным, он разослал слуг и гонцов по заснеженным дорогам, оповестил соратников и собратьев, которые из монастыря в монастырь передавали его просьбу, до тех пор пока после столь длительных поисков не обнаружилась большая непочатая бочка ламбруско в погребе одного священника в Сан-Винченте. Бочку извлекли на свет, оплатили и повезли, и вот она наконец прибыла в замок ди Шайян на прочной повозке, которую тащили две медлительные и очень осторожные лошади. Они смогли без толчков, чтобы ничем не обеспокоить густое содержимое бочки, подняться по склону, ведущему в замок. С той же аккуратностью двенадцать слуг сняли бочку и отнесли ее в зал, где она и расположилась на большом столе, и стояла там, никем не тронутая целую неделю, так чтобы вино, если и было потревожено во время пути, отдохнуло спокойно и приобрело изначальную прозрачность. Любовным взглядом добряк Торкьято охранял ее покой в течение долгих дней ожидания, в то время как вокруг кипела работа. Большие тыквы были целиком запечены в кухонном очаге. Под наблюдением самого герцога из них была извлечена нежная и сладкая мякоть. Он приказал истолочь в ступке горький и сладкий миндаль, которые добавили к растертой в ступке же тыквенной мякоти. Затем он своими собственными руками взвесил драгоценные специи: мускатный орех, перец и коричный порошок, после чего ароматная смесь, разделенная на множество частей, была завернута в тесто из яйца, соли и муки, так чтобы сформировать множество одинаковых желтых «подушечек», ароматных и нежнейших. Слуги между тем на медленном огне вытапливали жир из мешка, содержащего в себе свиные кишки, так чтобы ничто не пригорело к котелку. Потом то, что осталось: кусочки мяса, прожилки и прочее – бросили на медную сковороду, докрасна раскаленную на углях; и здесь они шипели, дымились и скворчали, пока растапливался последний жир. Они подпрыгивали на сковороде с длинной ручкой, превращаясь в хрустящие поджарки, которые затем обильно приправили солью с толченым перцем. Эти горячие шкварки высыпали на большой медный поднос и сразу подали к столу, за которым уже расселись господа, а Венафро нацедил из бочки вино в кубки и раздал сотрапезникам. Когда на медном подносе были поданы раскаленные и дымящиеся шкварки, все потянулись к ним жадными руками, а соленая и перченая еда загасила резкий вкус вина и вызвала новую к нему жажду. И было вновь разлито вино по кубкам, и были поданы новые блюда раскаленных шкварок, которые утолили первый голод, вызванный вином. Когда было опустошено множество кубков и на многих блюдах со шкварками показалось уж дно, на стол подали новые блюда, которые тоже дымились, и на них громоздились ароматные гуанчалотти, сваренные в бульоне. Они были смазаны растопленным маслом, посыпаны коричным порошком и тертым качо[8]. За столом разлился приятный аромат, и все потянулись к еде, вооружившись длинными вилками. Так гуанчалотти с больших подносов перекочевали на маленькие серебряные тарелки, которые стояли перед каждым из обедающих, а оттуда уже в алчущие желудки, распаленные терпким вином. И как только блюдо опустошалось, его тут же заменяли на полное, и на столе не было видно ни пустых кубков, ни пустых блюд, а по мере того как вино и пища разогревали тела, нарастал шум разговора. Этот шум, возникший как шепот изумления, перешел в непрерывный гул, который наполнил просторный зал до самых сводов, поддерживаемых прочными еловыми балками. Тысячи огней освещали его из разных уголков кровавыми сполохами, пока тени раннего вечера заполняли укромные углы и осаждали высокие окна. И по мере того как тени становились гуще, все выше поднимались в масляных светильниках языки пламени, все громче становились голоса сотрапезников, все жарче от вина становился воздух. Потом подали разных сортов жареное мясо: сурка, косулю, горного козла и дикого кабана. Но голод был уже утолен, и руки медленно тянулись к мясу, которое, пролежав трое суток в холодном снегу, затем целую ночь вымачивалось в красном вине, чтобы оказаться на острых вертелах над раскаленными углями в очаге. Много о чем уже поспорили сотрапезники, много шуб уже валялось на полу, когда маркиза ненадолго вышла из зала, а затем вернулась, неся в руках большой сосуд из прозрачнейшего стекла, в котором сверкала в свете огней бесцветная жидкость. Улыбаясь, она поставила его на стол и попросила подать новые кубки из чистого серебра, за которыми тотчас поспешили слуги, и, продолжая улыбаться, налила всем этой прозрачной жидкости. Ее лицо под блестящей серебряной повязкой, прикрывающей волосы и лоб, было озарено тайной, глаза сверкали сдержанным коварством. Все внезапно смолкли, зачарованно глядя на эту жидкость, которая, казалось, не скрывала в себе ничего таинственного или необычного, однако же и не была вместе с тем водой из источника.