История доллара - Джейсон Гудвин

Правда, несмотря на полученную информацию, Фипс обнаружил, что Бостон не так-то просто соблазнить охотой за сокровищами. Поэтому он снарядил собственный корабль в Лондон, где решил добиться аудиенции у короля Карла II. Великосветские отмели и рифы требовали тщательного промеривания. На завязывание нужных контактов у Фипса ушел год, но он принялся за дело с такой самоуверенностью, что даже продал свой корабль ради приобретения парика, нарядов и подобающих развлечений. Его решимость была вознаграждена. Карл II, по натуре авантюрист, постоянно испытавший денежные затруднения и охочий до смелых, рискованных предприятий, питал слабость к Массачусетсу: в 1652 году, в период междуцарствия, последовавший за казнью его отца, Карла I, и собственным воцарением, Массачусетс уполномочил Джона Гулля — местного золотых дел мастера переплавить неполноценную монету и отчеканить свои серебряные шиллинги, шести— и трехпенсовики, украшенные изображениями сосны, ивы и дуба. Чеканка монеты являлась королевской прерогативой, но ситуация была неопределенной. По контракту Гулль получал шиллинг с каждого фунта, и несмотря на все запоздалые усилия местного собрания изменить условия, мастер стал одним из богатейших жителей колонии, современники еще долго помнили приданое, назначенное им своей дочери: массу серебряных шиллингов, равных ее собственному весу. Девушка была невысокой, но очень толстой. «Да, можешь взять ее в жены, — сказал Гулль кавалеру дочери. — И ты сочтешь ее весьма тяжелой ношей».

Когда Карл II заполучил трон, ему посоветовали положить конец чеканке этой монеты. Однако, памятуя о том, как ему однажды удалось скрыться от верных Кромвелю преследователей, спрятавшись в листьях старого дуба, он воспринял шиллинг с дубом Гулля как комплимент и назвал жителей Массачусетса «сворой верных псов». (Когда король все-таки вмешался, колонисты проставили на своих монетах более раннюю дату, чтобы те выглядели отчеканенными до запрета.) Теперь Карл II согласился стать деловым партнером скромного бостонского ремесленника, и Фипс отплыл домой капитаном корабля его величества — в точности как обещал своей ненаглядной. Он управлял фрегатом «Роза Алжира», недавно захваченным у берберских пиратов.

Фипс немедленно потребовал, чтобы торговые и рыболовецкие суденышки в Бостоне приспускали перед ним флаг, как если бы они находились перед кораблем королевского флота. В ответ на отказ подчиниться он палил перед их носом, а затем брал на абордаж и штрафовал на стоимость пороха и ядер. Несколько дней спустя Фипс попытался употребить свою военно-морскую мощь, дабы произвести впечатление на плотника с другого корабля. Завязалась потасовка на причале, и Фипс ринулся предупредить местных стражей правопорядка, что власть губернатора на это дело не распространяется. В самом деле, как выразился один из членов команды, «губернатор и правительство здесь не стоят и гроша».

Губернатор проигнорировал инцидент, едко напомнив молодому человеку, что «все в Бостоне отлично знают, кто он такой и откуда явился, поэтому не хотят, чтобы он вел себя столь высокомерно среди своих соотечественников». Фипс продолжил пальбу.

Бостон искренне обрадовался, когда 19 января 1684 года корабль вместе с надоедливым капитаном и командой взял курс на Багамы. Фипс захватил с собой трех молодых ныряльщиков-индейцев из родного города. На своих каноэ они отправились туда, где зажатое между островами море смертоносно вспенивалось вокруг коралловых рифов, и принялись обыскивать один риф за другим в поисках характерных очертаний затонувшего судна среди коралловых зарослей. Во время поисков погибших кораблей можно было очень легко разделить их судьбу. По мере того как новые обломки оказывались пустыми, в команде все больше зрело недовольство, моряки требовали, чтобы капитан стал пиратом и повел их на добычу средств пропитания. Фипс подавил первый бунт, кулаками посбивав с ног его зачинщиков, но месяцы безделья и неудач брали свое. Наконец капитан распустил команду на Ямайке, где желающие могли найти себя в «восхитительном ремесле» грабежа и разбоя. На борт поднялась новая команда, все без исключения — пираты, однако Фипс знал, что может положиться на их покорность в течение нескольких месяцев. И сам разжился определенным уловом: «благодаря ловкости своего обхождения он выудил из очень старого испанца (или португальца) совет о подлинном местонахождении тех обломков, которые он все это время искал столь же бесплодно, как алхимики — свой философский камень».

Почти два года спустя после того, как Фипс получил у короля «Розу Алжира», он вернулся на ней в Англию с пустыми руками. Карл II был мертв, а его ненадежный брат Яков II не питал интереса к заморским авантюрам. Однако Фипс чуял, что подобрался совсем близко к сокровищам, и через год нашел новых кредиторов, выделивших ему два небольших корабля. Он снова «направился к району промысла, столь хорошо прикормленному полсотни лет назад». Если бы сокровища не удалось отыскать, корабли окупили бы свое плавание в Англию грузом сахара и товаров.

Ныряльщики неделями трудились в своих каноэ на рифах, прежде чем один из них заметил нечто вроде деревянного бруса, торчавшего из кораллов. Он «немедленно погрузился в воду и отыскал под скалой, на которой росло множество кораллов, пару покрытых эмалью серебряных стремян, управившись с которыми, он обнаружил огромное количество пиастров, которые моряки поднимали тысячами, монеты слиплись между собой, поскольку морская вода растворила часть сплава меди с серебром и превратила его в патину. Сверху на них было нечто вроде окаменелости, доходящей толщиной до половины дюйма», — писал сэр Ганс Слоэн, натуралист, способствовавший основанию Британского музея и отправившийся с Фипсом в его третье плавание год спустя.

В конце 1688 года Фипс вернулся в Лондон и привез с собой 37 538 фунтов серебряных монет — все достоинством в восемь реалов; 25 фунтов золота и 2755 фунтов серебряных слитков общей стоимостью около 14 млн долларов (в нынешних деньгах). Яков II присвоил себе 10 % и возвел нового друга в рыцарское достоинство. Все воодушевились. Даниель Дефо, автор «Робинзона Крузо», восхвалял Фипса за то, что тот дал толчок «духу предприимчивости», которым оживил современный писателю Лондон и «который едва ли направлял чьи-либо руки до той поры, как путешествие к обломкам, столь счастливо осуществленное капитаном Фипсом, не заняло столь великое множество голов мыслью затеять что-нибудь и самим». Внезапный наплыв серебра стимулировал нарождавшийся фондовый рынок. Из-за растущего числа акционерных обществ торговля акциями шла все живее, а созданный в 1694 году Банк Англии навсегда изменил финансовую судьбу страны.

Скрупулезно расплатившись с кредиторами, прибыль которых от вложенных средств составила 7000 % (герцог Олбермарлский был охвачен таким ажиотажем, что его как-то застали в собственном саду, когда он «собственноручно переплавлял свою долю серебра»), сэр Уильям Фипс, обнаружив еще пару затонувших кораблей, вернулся в Бостон очень богатым человеком и собственными руками выстроил кирпичный дом на Грин-Лейн для жены. Он был подобен царю Мидасу, одним прикосновением обращая все в золото. И, вероятно, никого не удивило его назначение первым королевским губернатором Массачусетса.

это типично американская история, ставшая прообразом для многих историй успеха в последующие столетня. Низкое происхождение, счастливый случай, способность разглядеть свой шанс и поверить в него вплоть до полного разорения — это практически клише в судьбе многих великих американских изобретателей, моряков и провидцев. Фипс тоже заплатил свою цену за свалившееся на него богатство. В 1690 году из-за дерзких выходок франко-канадских каперов и жалоб бостонских купцов он задумал преподать пиратам урок и осадил Порт-Ройал — враждебный аванпост французской Акадии к северу от Бостона. Удивленная сдачей Акадии без боя, его милиция за двенадцать дней подчистую разграбила полуостров, тогда как Фипс отобрал у французского губернатора все, что смог увезти, посадил марионеточное правительство и триумфально вернулся в Бостон, правда, теперь он видел во французах угрозу и замыслил навсегда изгнать их из Канады.