Самсон и Надежда - Андрей Курков

— Нет, — ответил Самсон. — Да ведь счетов не присылают!

— Никто из граждан за свет не платит! Только город за трамвай доплачивает и с топливом помогает! А топлива уже почти нет! Мы ж на дровах теперь электричество делаем! Еще две баржи с дровами на Днепре остались, а потом что? Мосты деревянные разбирать?

— Ну да, — гость сочувственно закивал. — Я же и сам вижу, свет только вечером, да и то не всегда, вода — утром и вечером, да и не всякий день!.. Я о другом хотел посоветоваться. Может, у тебя там какая-нибудь работа для меня найдется? Ну чтобы делом заниматься.

— Работы много, — усмехнулся Бабукин. — И зарплата хорошая. Только ее не платят.

— Как не платят?

— Так не платят. Талоны дают, карточки, боны какие-то на отрез сукна. А денег почти нет. Потому, что граждане за свет не платят… Хочешь такую работу? Тогда устрою!

— Надо подумать… — Самсон сник, и хозяин в ответ на это еще раз улыбнулся, только теперь с горечью.

— Думай-думай! И не спеши! Сейчас спешить должны только те, кто фанерные памятники ставят!

— А им чего спешить?

— А им платят деньгами за каждую голову памятника! За двухголовый бюст — вдвойне! Художники теперь в привилегиях! Не то что инженеры!..

Зайдя в коридор, Самсон сначала натолкнулся на военные ящики, а потом, в темноте, и на винтовку, что к стене приставлена была, как метла. Она упала и выстрелила. От испуга Самсон на корточки бросился и услышал сквозь грохот, как внутри квартиры с грохотом двери захлопнулись.

Дождавшись тишины, он еще раз щелкнул электрическим выключателем лишь для того, чтобы убедиться, что света действительно нет. Потом прошел в гостиную, нашел в привычном месте спички и свечу. С ней в руке осмотрелся, пытаясь понять: куда красноармейцы делись? Там их не было, и он заглянул в отцовский кабинет. И увидел их в углу прямо на полу сидящих с перепуганными, а оттого при свечном освещении еще более драматичными лицами.

— Ты это что? — дрожащим голосом вопросил Антон, поднимаясь на ноги.

— Темно, — ответил виновато Самсон. — Она упала и выстрелила.

— Это ты винтовку заряженной оставил? — Антон обернулся и злобно зыркнул на товарища.

— А чего я? Я не заряжал! — ответил Федор, тоже поднимаясь с пола.

Самсон их уже не слушал, он пытался понять, как они на ночь в этом кабинете разместятся, где только одна кушетка и стои́т.

— Может, вам лучше в гостиной спать? — спросил он.

— Большая больно! — ответил Федор, почесав небритую щеку. — Оборону трудно держать!

— Какую оборону? — не понял Самсон.

— Ну, если нападут. Надо быть всегда готовым, чтоб оборону держать. Тут меньше, сподручнее.

— А как же вы будете оборону держать, если винтовки в коридоре?

Не заметив в вопросе иронии, красноармейцы переглянулись.

— Не, на ночь сюда заберем, — сказал Антон. — Только нам тут матрац нужон и теплые покрывала.

Нашел им в чулане Самсон два узких матраца, из сундука постельное белье вытащил. Даже одну большую подушку, сильно пахнущую сапокарболем[2], достал.

Вышла на полу кабинета лежанка, при которой, конечно, головами они в письменный стол упирались, а ногами в кушетку.

— Ну идите, мы теперя спать будем! — стал Антон выпроваживать хозяина, когда напольная постель разложена была.

Самсон и ушел. Подтопил свою печь чуток, прислушиваясь к шорохам из отцовского кабинета. Потом спать лег.

Сон долго не приходил, мешал ему унылый ветер за окном. Но когда ветер стих, поплыл медленно Самсон в царство Морфея. Уже и волны его теплые щеками ощутил, как вдруг где-то рядом шепот раздался:

— Ты это, подвинься! — Голос явно Антону принадлежал.

— Я ж и так с краю, куда еще? — прошептал в ответ второй красноармеец.

— Матрац-то сырой, его бы на печке сперва пропарить!

— Да у них тут печки никудышные, простенные, только воздух греть!

— Эт-точно! И то не греют! Да он просто дрова на нас жалеет!

Отчетливость услышанного насторожила Самсона и он открыл глаза. Проверил рукой повязку — та сползла, оголив ушную раковину.

— Может, убить его? — прошептал Федор. — Бесполезный человек, а квартира богатая, если поискать, найдем немало!

— Спи, Федя, — ответил второй. — Тебе б только убивать! А когда запретят, а ты уже привык? Куда пойдешь? На дорогу?

— Да чего привык? Не привык я! Все равно болесно убитых видеть!

— А комиссар что сказал вчера? Не помнишь? Никаких случайно убитых!

Самсон поправил повязку, осторожно присел на кровати, весь в слух обратился. Стало ему окончательно понятно, что это его же отрезанное ухо, которое там, в ящике письменного стола в отцовском кабинете лежит, его об опасности предупреждает. Иначе как бы он этот шепот услышал?

«Бежать?» — подумал он и сразу отрицательно головой мотнул. Некуда было бежать. Можно было бы к вдове спуститься, у нее до утра посидеть. Она пустит. Но потом что? Да и ведь это его дом, его квартира! Почему он должен бежать? Может, взять винтовку да убить их? Только как проверить, что в ней, в той, что не упала и не выстрелила, патрон есть? И если есть один патрон, а этих двое, то второй потом его самого убьет. Они ж убивать умеют, в армии этому учат. А может, в их армию только тех берут, кто уже сам убивать научился? Вон сколько трупов по улицам Киева год назад лежало? Да и позже тоже. И когда отца убили…

Самсон осторожно встал с кровати. Холодный деревянный пол уколол голые ступни. Он нащупал тапочки, влез в них, и ступням теплее стало.

— Не надо его убивать, — снова прошептал Антон, и Самсон на мгновение благодарность к нему ощутил.

— Я ж токо так, предложил, — пошел на попятную Федор и громко зевнул.

— Ты ж не хочешь в одной квартире с трупом жить? — продолжил высокий красноармеец. — А вынести и на улице бросить уже не положено. Дворник заметит и пожалуется, да и патрули ходят…

— Холодно как-то, и эти вши, суки, кусаются! Им, наверное, тоже холодно! — Федор снова зевнул.

— Чего это им холодно? Ты ж еще живой, еще теплый!

После этого замолчали они, а еще через минуту услышал Самсон храп. Испугался поначалу, что теперь до утра этот храп слышать будет, но, видимо, храпящий повернулся удобнее, и стало в голове у Самсона тихо.

Он вышел в гостиную, постоял в темноте. Поежился из-за холодного воздуха. А потом оделся и со свечкой в одной руке и с пустым мешком в другой в подвал за дровами спустился. Набрал их десятка полтора и осторожно, переступив снова через скрипучую первую ступеньку, поднялся к себе.