Погибель королей - Дженн Лайонс

Я похолодел. Есть люди, которые считают Вторую завесу не просвечивающим саваном, а непостижимым порталом во владения Таэны. Последний портал, в который не входят, из которого только выходят. Из этого путешествия большинство возвращается в виде орущих младенцев, чтобы начать цикл заново. У церкви Таэны было меньше преданных сторонников, чем у других культов, но все уважали ее – либо чтобы избежать пристального внимания со стороны богини, либо чтобы заручиться ее благоволением. Верни мне моего малыша. Верни мне мою семью. Верни мне тех, кого я люблю.

Подобные молитвы оставались без ответа. Таэна – суровая богиня.

А Релос Вар назвал Хамезру ее верховной жрицей.

– Жрецы Таэны – и жрицы – действительно влияют на то, кто воскресает, а кто нет, – объяснил Тераэт. – По какой-то причине Бледная Госпожа редко соглашается вернуть тех, кого забрали мы.

– Но жрецы Таэны носят белое, а не черное…

Должен признать, что это был не самый сильный мой аргумент.

В ответ Тераэт лишь грубо рассмеялся.

Хамезра отвернулась от меня и подняла руки. Она разжала пальцы, и из них вылетели лучи света, которые слились в большой круглый портал, созданный из запутанного клубка сияющих потоков магической энергии. Огни замерцали, затем стали менее яркими. Через отверстие я увидел желтую, искореженную землю, из отверстий в которой вырывался пар. Над почвой стелился туман.

Я ждал, что Хамезра пройдет сквозь портал, но она этого не сделала. Тераэт выступил вперед, но она подняла руку, и он остановился. На пальцах старуха отсчитала дюжину секунд или около того, а затем схватила воздух, словно задергивая занавеску. Портал схлопнулся и исчез.

Тераэт повернулся к Хамезре.

– Почему бы нам не пройти через врата?

– Потому что на это рассчитывает Релос Вар, – ответила Хамезра и обратилась к третьему члену Братства: – Калиндра, как только мы уйдем, садись в повозку. Пусть псы Релоса Вара гонятся за тобой – на тот случай, если он решит оспорить результаты аукциона. Встретимся позже.

Женщина поклонилась.

– Как тебе будет угодно, матушка.

Она тоже ушла.

Ванэ из Манола, который держал мой гаэш, – Тераэт – оглядел меня с ног до головы. Увиденное ему не понравилось.

– С толпой ты не сливаешься, да?

– Когда ты в последний раз смотрелся в зеркало?

Он нахмурился, а затем расстегнул свою накидку. Под ней оказались черные штаны и зашнурованная крест-накрест рубашка из тонкого шелка, которая была очень похожа на куурскую мишу, но все-таки ею не являлась.

Тераэт протянул накидку мне.

– Ты сможешь идти с этой раной на лодыжке?

– Если нужно, то да. – Я произнес эти слова и внезапно понял, что едва держусь на ногах.

Ванэ раздраженно взглянул на мать. Крошечная фигура, ковыляя, подошла ко мне и положила ладонь на мою ногу.

Боль и лихорадка исчезли.

В одно мгновение рана на моей ноге и рубцы от бича на спине исцелились. От царапин и синяков, которые появились на моем теле в ходе трехмесячного путешествия из Куура в Кишна-Фарригу, тоже не осталось и следа. В голове у меня прояснилось.

– Я… Спасибо.

– Не благодари. Хромой ты нам не нужен.

Я нахмурился.

– Откуда у вас это ожерелье? Второго такого нет…

Тераэт схватил меня за руку.

– Слушай внимательно, я повторять не буду. Этот человек, Релос Вар, не хочет, чтобы ты стал игрушкой в его гареме. Он хочет, чтобы ты умер. Ради этого он готов на все – он готов убить всех, кто мешает ему это сделать. Все мы в опасности только потому, что находимся рядом с тобой.

– Почему? Я никогда его не встречал. Я не понимаю!

– А мне некогда все это объяснять. Поэтому мне нужно, чтобы ты беспрекословно выполнял мои приказы.

– В твоей руке мой гаэш. У меня нет выбора.

Он уставился на меня – словно забыл, что означает серебряный сокол, зажатый у него между пальцами – а затем скривился.

– Отлично. Идем.

На заре небо стало аметистовым, а обрывки радужной Вуали Тиа превратились в еле заметные фантомы. Большинство лавок на ночь закрывались, но хозяин ломбарда и скупщик краденого, которого местные прозвали Мягкобрюх[17], на время внимания не обращал. Его тесное заведение освещали два фонаря, а справа от него стояла самая ценная для него вещь – лампа, которую заправили маслом в священном Храме света[18]. На старом и побитом столе из тика, за которым он обычно работал, лежали масляные краски; холст и краски располагались на мольберте, стоявшем рядом с ним.

Когда Мягкобрюх рисовал, то погружался в красоты света, который находился очень далеко от жуткой реальности Нижнего круга. Он писал по памяти, он писал всю ночь напролет.

Все равно клиенты приходили к нему по ночам.

Когда зазвонил колокольчик у ворот в переулке, Мягкобрюх только что убрал краски. Вошел Грач – с таким видом, будто его преследует армия Сторожей. Мягкобрюх нахмурился.

Он никогда еще не видел юношу таким напуганным.

Грач зашел в лавку, оглянулся и, дрожа, закрыл дверь. Он остановился только для того, чтобы, как обычно, на удачу, потереть голову бронзовой статуи Тавриса, толстого бога, покровителя торговцев. Таврис и Мягкобрюх выглядели почти как братья-близнецы.

– За тобой гонится стража? – спросил Мягкобрюх.

Грач потрясенно уставился на хозяина ломбарда, затем нервно рассмеялся.

– Не-ет, ничего подобного.

– Уверен? Ты страшно бледен и ведешь себя так, словно тебя выслеживает адская гончая. – Мягкобрюх нахмурился. – Ты же не собираешься навлечь на меня беду – а, парень?

Грач оглядел ломбард, набитый всякой всячиной, – артефактами, драгоценностями в коробках, оружием, одеждой и мебелью. Увидев, что ни одного клиента здесь нет, он двинулся к столу Мягкобрюха. На полпути его настроение изменилось. Между старой, вырезанной из дерева русалкой, взятой с пиратского корабля из Жериаса, и шкафчиком с хорвешским серебром страх Грача превратился в гнев. Когда юноша подошел к столу, то уже закипал от ярости.