Блудница - Екатерина Маркова

Навязанный Марией пирс сделал свое дело. Двумя годами спустя, по протеже той же Марии, Потапов расстался с этой собственностью на невероятно выгодных условиях и сумел начать свое дело. Используя многочисленные шведские связи, открыл по России несколько автомобильных салонов, потом связался с нефтяными магнатами и, совсем забросив свои дипломатические интересы, превратился в удачливого преуспевающего российского бизнесмена. Его семья продолжала жить в Стокгольме, в просторной красивой квартире в центре города, а сам Потапов мотался из России в Швецию, понимая с каждым визитом в Москву, что Мария уже никогда не будет принадлежать ему.

— Почему ты не расскажешь Ксюше о Крисе? Если между вами такая сумасшедшая любовь, то бездарно терять время, — с досадой спросил как-то Потапов у Марии. — Ксюша — взрослая девочка, сама скоро замуж выскочит. Зачем приносить себя в жертву?!

— У него тоже все непросто, Ник. — Мария грустно покачала головой. — Жена — крайне неуравновешенная психически особа. Периодически наступают обострения, и она лечится в клинике для душевнобольных. Дико ревнует Криса, следит за ним, у нее обостренная до ясновидения интуиция, и каждый наш «загул» заканчивается для нее новым припадком… Она повсюду ездит с ним. Две недели назад он был в Москве, она унюхала на нем запах моих духов… и он еле довез ее до Мюнхена. Я устала… Он безумно любит меня, но свой крест будет нести до конца…

Еще через какое-то время глубокой ночью Потапова разбудил телефонный звонок в его московской квартире. Приглушенные рыдания заставили его в одну секунду проснуться.

— Мария? Ты где? Что случилось? Я сейчас приеду!

— Не надо… Я стою под твоими окнами.

Через пять минут взъерошенный полуодетый Потапов буквально втащил на руках обессиленную от слез, сразу подурневшую осунувшуюся Марию. Сначала она не могла даже говорить. Ее трясло, она никак не могла согреться, цеплялась за него, как утопающий за соломинку, бессвязно бормотала… Потапов уяснил, что она рассталась с Крисом. Сочинила версию своего замужества. Он поверил. Или сделал вид. Его жене было необходимо серьезное лечение, а оно в первую очередь предполагало исключение всех стрессов. Отсутствие Криса моментально создавало такую ситуацию, ее психика была настроена на него, как тонкий принимающий аппарат на необходимую волну.

— И… за кого же ты вышла замуж? — осторожно поинтересовался Потапов, когда Мария отогрелась, приняла успокаивающие лекарства и даже слабо улыбалась на неуклюжие попытки своего бывшего возлюбленного вернуть ей чувство юмора.

— За тебя. — В глазах Марии тускло высветилось присущее ей хулиганство. — Я рассказала ему, как мы познакомились в поезде, как ты начал преследовать меня… Одним словом, я рассказала о тебе.

— А он?

— А он… сначала не мог говорить, у него сел голос… А потом сказал, что будет ждать меня всю жизнь…

Мария тихо заплакала. Потапов молча вытирал ее мокрые щеки и поражался тому, как безропотно занимает любое место, отведенное ему Марией. Он ненавидел и обожал ее с такой одинаковой силой, что, уравновесившись, эти противоположные чувства рождали доселе неизведанное Потаповым качество его любовных переживаний. Это было что-то не поддающееся никакому внятному определению. Он, с трудом сдерживающий крик боли от истязающих вериг ее нелюбви, поднимался какой-то всемогущей рукой над этой болью, и все та же мощная сила расправляла ему, парящему в поднебесье, сломанные крылья и вливала в измученную душу свежую струю понимания извечного смысла и величия неразделенной любви.

И теперь он чувствовал, как срастается с ней заново в ее тоске, желая лишь одного — чтобы произошло чудо и он смог взять на себя все ее страдания и увидеть радостную легкомысленную улыбку, услышать наспех сочиненное вранье, всегда выдаваемое легким подергиванием ноздрей, и вновь сойти с ума от желания, бешенства и ревности.

Потапов опустился на пол, обнял ее теплые колени, прижался к ним лбом и внезапно содрогнулся всем телом.

— О чем ты думала сейчас? — криком вырвалось у него, и он, пугаясь увидеть на ее лице отблеск чего-то мрачного и страшного, поднял голову.

Судорога мучительного раздумья кривила черты ее бледного, нервной страдальческой одухотворенностью заострившегося лица.

— Ты веруешь в Бога, Ник? — глухо прозвучал ее отрешенный голос.

— Думаю, что да… Да, да, конечно. Я просто не ожидал такого вопроса.

— Что ж неожиданного в этом вопросе? — Мария тяжело прерывисто вздохнула. — Это мы… уроды какие-то, поэтому нас застает это врасплох.

Она взяла голову Потапова в ладони и, приблизив свое лицо с немигающими глазами, в которых черная бездна зрачков почти вытеснила зеленую оболочку, проговорила больным задыхающимся шепотом:

— Меня… еще в детстве бабушка научила Его любить… Христа… И я всегда Его любила. Знала, что грешу, и все равно любила и понимала — где-то внутри, в самой глубине понимала — что каяться буду потом… позже. Ведь покаяться — значит пообещать, что ты больше не будешь т-а-к себя вести. А я знала, что буду грешить дальше, до конца…

— И что ты считаешь «концом»? — тревожным шепотом перебил ее Потапов.

Мария недовольно поморщилась.

— Подожди, не перебивай. Скажи, что ты знаешь о Марии Египетской?

— Ничего, — недоуменно пожал плечами Потапов.

— Вот. — Мария крепко стиснула его руку. — Вот видишь, не знаешь… А она — мой небесный покровитель, Мария Египетская… Я родилась первого апреля. В среду пятой седмицы Великого Поста совершается богослужение «Мариино стояние», читается Житие преподобной Марии Египетской.

— Она… была святая?

Мария согласно кивнула.

— Она была блудницей… Бабушка водила меня втихаря от родителей на эту службу. Она казалась мне бесконечно длинной, я не могла стоять и поэтому хитрила, становилась на колени. Церковные старушки умилялись, глядя на меня, гладили по головке, угощали затертыми пряниками из грязных карманов… Я многого не понимала, но одно прочувствовала до конца. То, каким глубоким и истинным может быть в жизни человека покаяние… Когда полностью перерождается душа, полностью меняется жизнь…

— Но ты… мне казалось, что ты никогда не ходишь в церковь.

— Не хожу. Мне бабушка, когда я была еще девчонкой, рассказала о том, как Мария Египетская не смогла войти в Храм. Как только ее нога касалась церковного порога, она застывала как вкопанная. Всех принимала церковь, никому не возбраняла войти, а ее не пускала…

Мария вдруг замолчала и на руку Потапова капнула тяжелая теплая слезинка. Он молча слизнул ее, вместе с уколовшей язык соленостью задохнулся от нахлынувшей нежности… и тихо спросил:

— И что же дальше было с Марией Египетской?

— Дальше… Она обратилась к Пресвятой Богородице и сказала, что понимает то, что для того Бог и стал человеком, чтобы призвать грешных на покаяние. Пообещала отречься от мира и тотчас уйти туда, куда Пресвятая Богородица наставит. Молитва была услышана, Мария вошла беспрепятственно в Храм, молилась долго у иконы и потом услышала голос, как бы говорящий издалека: «Если перейдешь за Иордан, то обретешь блаженный покой». Она перешла его и провела в пустыне в полном одиночестве 47 лет…