Княгиня - Петер Пранге

С сожалением вынуждена завершить на том свое послание. Как раз хлопнули двери — это семья возвращается. Сегодняшним вечером по случаю отъезда своего деверя донна Олимпия устраивает проводы. И, насколько я могу судить по раздающимся внизу звукам и шумам, первые гости уже прибыли, а я еще не переоделась. Как думаете, не надеть ли мне то самое платье с кружевной оторочкой, какое вы поднесли мне к восемнадцатилетию? С тех пор и полугода не прошло, а мне сдается, что миновала вечность.

С любовью и почтением к вам,

Ваша покорная дочь Кларисса Уитенхэм.

P.S. Не соизволите ли вы перевести в здешний английский банк небольшую сумму с тем, чтобы я смогла обосноваться во дворце? Донну Олимпию мне не хотелось бы обременять подобными просьбами. Она, как мне видится, живет скудно, вынужденная содержать многочисленную прислугу, надобную для ведения такого громадного хозяйства, как дворец.

Кларисса не ошиблась. Войдя в зал палаццо Памфили, — в последний момент она все же решила остановить выбор на другом платье, на темном, отделанном парчой одеянии, придававшем ей в сочетании с собранными в тугой узел волосами солидность и зрелость, — так вот, войдя в зал, она обнаружила там уже несколько десятков гостей.

— Ты как раз вовремя! — обрадованно бросила ей на ходу Олимпия. — У меня для тебя приготовлен сюрприз.

— Сюрприз? Для меня? Какой?

— Увидишь, — ответила Олимпия, загадочно улыбнувшись. — Потерпи немного, а я пока займусь моим деверем.

Интересно, что же все-таки кузина имела в виду? Клариссе не терпелось узнать. Может быть, Олимпия собралась представить ее гостям, ввести в римское общество? Как удачно, что она решила выйти именно в темном платье! Воображение девушки уже рисовало картину обступившей ее толпы местной знати, засыпающей ее вопросами насчет жизни на родине, в Англии.

Однако ничего подобного не произошло. Гости явно не спешили проявить к Клариссе повышенный интерес, окружив не ее, а монсеньора Памфили, восседавшего в кресле с Олимпией по правую руку и с капризным выражением на лице выслушивавшего пространные и туманные предсказания астролога, жирного, щекастого толстяка, к прогнозам которого, по слухам, прислушивался сам папа. Речь шла о митре епископа, чего там, о пурпурной кардинальской мантии, которая ожидает аббата в ознаменование его заслуг в период предстоящей миссии в Испанию, — так утверждали звезды. С изумлением Кларисса отметила, что и Олимпия заглядывает в рот прорицателю, будто боясь пропустить нечто весьма важное.

— Что за детское легковерие?

— Верно, Уильям, тут я вынуждена с вами согласиться, — ответила на родном языке Кларисса.

Обернувшись, девушка поняла, что лучше бы ей откусить себе язык. Перед ней стоял не ее учитель и наставник, как ожидалось, а незнакомый мужчина неопределенного возраста, седоволосый и сероглазый. Воплощение хмурой британской природы.

— Полагаю, Кларисса Уитенхэм, — проговорил он по-английски.

— Кто?.. — по-итальянски пролепетала Кларисса. — Кто вы?

— Лорд Генри Уоттон, — ответил ее земляк самым что ни на есть будничным, скучающим тоном. — Посланник его величества Якова Первого, короля Англии.

Кларисса готова была провалиться сквозь землю. Вот и произошло то, от чего ее постоянно предостерегал Уильям, — ее раскрыли! И кто — сам британский посланник! Боже праведный, и чего ради ей вздумалось перейти на английский?! Беспомощно оглядываясь, девушка искала глазами кузину, но Олимпия, судя по всему, была всецело поглощена обществом своего деверя и лишь, приветливо улыбнувшись, кивнула Клариссе. А Кларисса между тем уже ничего не понимала. Если это и есть обещанный Олимпией сюрприз, то сюрприз издевательский!

— И как вы только осмелились отправиться сюда? — произнес лорд Уоттон. — Разве в вашем разрешении на выезд не прописано черным по белому о том, что въезд и пребывание в Риме и на подвластных испанскому королю территориях подданным английской короны категорически воспрещаются?

— Но, — ответила Кларисса, — я приехала сюда навестить родственницу — кузину Олимпию.

— Только и всего? Вашу кузину? — осведомился посланник все тем же безучастным тоном, будто вел эту беседу в сотый раз. — А иезуиты, с которыми у вас состоялись здесь встречи? А британцы-католики, готовящие свержение нашего короля? Как быть с ними? Не говоря уже об обычаях папистов, которые вы успели перенять и собираетесь привезти на родину. Inglese italianato, и un diavolo incorporato! Англичанин, живущий в Италии, — воплощение дьявола. Поверьте, я знаю, что говорю, — решительным тоном подытожил лорд Уоттон. — Нет-нет, ваше пребывание в Риме, какими бы целями оно ни было оправдано, — вероломство по отношению к королю.

Внезапно Кларисса ощутила сильную слабость.

— Что будет теперь со мной? — едва слышно спросила она посланника.

Лорд Уоттон пожал плечами:

— Мне ничего не остается, как поставить в известность моего короля. Таков мой долг.

— Это означает, — Кларисса никак не могла себя заставить договорить вопрос до конца, — это означает, что меня ждет тюрьма?

Лорд Уоттон вздохнул:

— Видите ли, политика — великая неразбериха, а искусство ее состоит в том, чтобы обратить эту неразбериху во благо тем, кому служишь. Благодарите Бога за то, что кузина ваша владеет сим искусством ничуть не хуже короля Якова! — Он взглянул на нее своими серыми глазами, и в этот миг по лицу посланника пробежала тень, будто сказанное им доставляло ему невыносимую муку. — Донна Олимпия — незаурядный дипломат. Счастье, что она не мужчина, иначе быть бы ей папой. Отчего она так заинтересована в вашем пребывании в Риме?

— Я обучаю ее чтению и письму. Но боюсь, я чего-то не понимаю. Какое это вообще имеет значение?

— Большее, чем вам может показаться, — ответил Уоттон и жестом указал ей на банкетку. — Давайте-ка лучше присядем! Вы побелели как полотно.

Кларисса с благодарностью оперлась на его руку и уселась на бархатную скамеечку. Голова у нее кружилась, как на Мон-Сени при переходе через Альпы.

— Полагаю, мне надлежит вам кое-что объяснить, — начал лорд Уоттон, усаживаясь напротив. — И лучше всего начать с самого начала. Дитя мое, вы имеете представление о том, сколько конфессий существует у нас на родине, кроме англиканской церкви?

— Ни малейшего, — ответила девушка.

— Я тоже. — Он снова вздохнул. — Именно в этом и состоит проблема. Слишком уж много у нас различных верований, и каждое утверждает, что лишь оно дарует истинное избавление. И приверженцы их не находят ничего умнее, как грызться друг с другом. И называют все это обращением в свою веру, дающим преимущество убивать друг друга во имя Господа.

Посланник умолк и принялся неторопливо извлекать носовой платок из кармана камзола. Развернув его, он продолжал:

— Чтобы положить этому конец, король Яков женил своего престолонаследника Карла на католичке Генриетте Марии Французской — очаровательная особа, доложу вам, — а свою дочь Елизавету — между нами говоря, куда менее очаровательную — выдал замуж за курфюрста Фридриха Пфальцского, протестанта. Вы следите за тем, что я говорю?