Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев

— В общем-то ясно, вот только с углом упреждения — не совсем.

— Угол упреждения, — Шеф что-то вспоминал. Потом снял с рубки какую-то загогулину, — вот по этим штырям наводи катер на середину цели, подходи кабельтовых на 4–5 и стреляй. Угол упреждения будет 10 градусов. Ну а если без нее, — шеф положил загогулину на рубку, — то наводи катером на полтора корпуса вперед. Будет в самый раз. Запирающий клапан у торпед должен быть открыт, торпедные аппараты снаряжены патронами с запальными трубками. Потом будет некогда, да и торпедиста могут убить. Все понял?

Борис кивнул и встал за штурвал.

— Понял. Только еще вопрос. Какого образца торпеды загружены в торпедные аппараты?

— Какого образца? 53–38, естественно. Чем воевали. Чем победили.

— Может быть, что-нибудь из современных образцов? 53–56?

— От добра добра не ищут. Все. С началом движения катера на горизонте через некоторое время появятся дымы вражеского конвоя. Твоя задача — атаковать конвой. Ну, командуй!

— Заводи моторы! — негромко скомандовал Борис, — приготовить торпедные аппараты к выстрелу.

Олег Молчанов бросился к торпедному аппарату исполнять функции торпедиста. Секунд через двадцать на горизонте действительно появились дымы приближающегося конвоя.

— Ложусь на курс сближения, — доложил Борис.

Вот уже видны мачты, трубы, корпуса кораблей.

— Боевая тревога, торпедная атака, — опять негромко скомандовал Борис.

— Отставить, товарищ Костыгов! Ты, что же, на торпедных катерах не был?

— Был. Все мы были, — Костыгов не понимал, к чему клонит Шеф.

— А если был, то должен знать что такое 45 узлов на торпедном катере. Там же ничего не слышно: ветер, вибрация, рев моторов, — Шеф отодвинул Бориса с рубки, встал за штурвал. Придерживая его плечом, надел шлем, подтянул ларингофон и прокричал:

— Тутышкин! Воронов! Ко мне! Есть работа в квадрате! Давай! — это он как бы наводил на цель другие катера. Затем:

— Боевая тревога! Торпедная атака! — заревел он так, что две люстры под потолком над его головой закачались. Сидевшие на них мухи взлетели, как бы имитируя то ли вражеские, то ли свои самолеты поддержки. Голуби, сидевшие на карнизе окон, камнем бросились вниз. Шеф левую руку держал на штурвале, правую перенес на кнопку автомата цепи стрельбы, припав к визиру. Когда по приборам дистанция сократилась до 4 кабельтовых, шеф проревел: «Правый торпедный аппарат. Пли!» Глаза у него округлились, лицо покраснело. В головной транспорт условно пошла правая торпеда. Чуть изменив боевой курс, Шеф направил в следующий транспорт вторую торпеду: «Отворачиваю, ложусь на курс отхода! Дым! Дым давай! Скорее дым!» — «Быстрее! Быстрее! Дым давай!» — заорали мы в строю, увлеченные атакой. Шеф уводил катер зигзагами. Головной транспорт был уничтожен. Сначала мигнул черно-красный взрыв у его борта, транспорт задрал корму и исчез в фанерных водах. За ним последовал второй. Впечатление от атаки Шефа было таким ярким, что до сих пор не померкло в памяти. А Шеф посмотрел на нас, улыбнулся: «Ну, теперь все ясно? Сейчас мичман Гаврилов займется с вами. Мне нужно к начальнику Училища», и вышел. Мы даже не успели скомандовать «Смирно!»

И так двенадцать атак. В кабинете сплошной рев. Конвой уничтожен, поднят с грунта и вновь уничтожен, начиная с головного транспорта, и наоборот. Нам все ясно. И если бы когда-нибудь судьба в суровую для Родину пору поставила бы нас к штурвалу торпедного катера, мы, выходя в торпедную атаку, вспоминали бы Шефа и кричали бы в эфир: «Корифеи! Давай ко мне! Есть работа в квадрате! Давай!»

В условиях массового сокращения Вооруженных Сил после расформирования Училища места Шефу для дальнейшего прохождения службы в ВМФ не нашлось. 16 января 1961 года он был уволен в запас. Ему еще не исполнилось и пятидесяти лет. Этим как бы ставилась точка: война, если ее развяжут, будет совершенно другая, и учиться воевать нужно уже по-другому. Шеф работал старшим инженером в ЦНИИ «Электроприбор», гордясь железным номерком, который вешал на специальную доску при прибытии на работу. Такие номерки выдавались нам при убытии в увольнение, и мы их вешали на доску у дежурного по роте при возвращении. Мы тоже любили такие номерки.

Шеф был выпускником Высшего Военно-Морского училища имени Фрунзе 1936 года. Служил на Тихоокеанском флоте, воевал на Балтике, на торпедных катерах. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено 22 июля 1944 года за успехи в операции по занятию Бьеркских островов и островов Выборгского залива. Об этом мы узнали много лет спустя из мемуаров других катерников. Сам он мало говорил о войне и о себе и мемуаров не оставил. В девяностые годы его атаковали репортеры, желая получить что-нибудь «жареное» о войне, о транспорте «И. Сталин». Все-таки он был обижен в конце службы. Шеф остался Шефом.

Его давно уже нет среди нас.

А мы еще живы и изредка собираемся у Гриши. Давно не приезжал Игорь Смушков. Он живет за рубежом, в Киеве. Саша Тутышкин читает его письмо «съезду». Со стены на нас смотрит улыбающийся Шеф, сфотографированный еще в годы войны. Смотрю на него, и всплывает в памяти: «Ко мне! Есть работа в квадрате! Давай!»

В конце июня 1959 года наш класс сдал последний экзамен летней сессии четвертого курса. Экзамен был из серии «Наш хлеб» — проектирование торпедного оружия. Сдать экзамен пришлось «по системе». Доверчивый капитан Андрей Борисович Добров не стал тасовать билеты, как карты перед сдачей, а, отделив нижнюю половину пачки билетов, положил ее сверху и разложил их аккуратно в две шеренги. Первая четверка всезнаек, взяв четыре билета, лежавших по углам, вскрыла тайну расклада… Остальные восемь корифеев быстро «разобрали» билеты и принялись не только запоминать рогатые формулы, но и шлифовать убедительную интонацию в изложении ответов на вопросы.

В результате — пятерки, четверки и отличное настроение!

— Сессия! Стало меньше волос, похудел и оброс, зато свободен я! — постанывал наш джазмэн Гарри Борзов и предложил исполнить эту курсантскую песнь в его импровизации. Вечерело. Мы посчитали, что начальство уже разошлось по домам, поэтому вскоре весь класс, насилуя возможности носоглоточного аппарата, наяривал жгучий свинг и демонстрировал пластику и гибкость упитанных на военно-морских харчах тел. В самый неподходящий момент открылась дверь и в класс вошел почти весь состав нашей торпедной кафедры: Дементий Дементиевич Шугайло, Сергей Валерианович Бекренев, Борис Григорьевич Ходырев. Мы быстро привели все в порядок и, приняв виновато-послушный вид, приготовились выслушать положенные нравоучения. Что поделаешь — нервный срыв!

— Веселитесь! Есть чему! Экзамен сдали очень хорошо! Все без исключения. Только на дополнительных вопросах почему-то плавали. Курсант Воронин считал, что перекись водорода вытесняется из резервуара окислителя морской водой, а курсант Борзов запутался в понятии теплоемкости.