Люди ночи - Джон Майло Форд

Борис и Сьюзен вошли в квартиру 5а и заперли за собой дверь. Борис отдал очки Сьюзен, затем сел на корточки и поднял тело Беренсона. Один шлепанец свалился на пол, Сьюзен забрала его той же рукой в перчатке, которой держала очки покойника.

Борис перенес тело на кухню. На столе лежал недоеденный сандвич, рядом стояла недопитая кофейная кружка с надписью «ЦИКУТА». Справа лежала открытая книга, ручка чайной ложки отмечала место, где Беренсон остановился.

– Отличная обстановка, – сказал Борис, без усилия держа тело. – Американцы такие предупредительные. Стол?

– Холодильник, – ответила Сьюзен.

Она распахнула дверцу холодильника. Борис опустил тело ногами на пол, удерживая его вертикально. Сьюзен надела на убитого очки. Глаза у него были полуоткрыты.

– Годится, – сказала она.

Борис покачал тело туда-сюда, словно примериваясь к удару в бильярде или гольфе. Затем чуть подтолкнул Беренсона вперед. Тело упало в раскрытый холодильник, стеклянные полки задребезжали. Отбивная в полиэтиленовой пленке вывалилась на пол, открытый пакет молока опрокинулся, из него полилась белая струйка.

Сьюзен глянула на босую ногу Беренсона, оценила угол и бросила шлепанец примерно в нужном направлении. Точность не требовалась и была бы даже вредна; судороги умирающего исключительно непредсказуемы.

Борис сказал:

– Ты видела…

– Погоди.

Сьюзен взяла с нижней полки холодильника большой спелый помидор и разжала руку. Помидор разбился о пол, забрызгав лицо Беренсона семенами и соком.

– Это зачем еще? – спросил Борис.

– Сок сбивает лабораторные анализы, – ответила Сьюзен. – Ты, что ли, методички не читаешь? – Она пошла к двери. – Коробка на столе. Смотри под ноги.

– Это я и без методичек знаю, – сухо заметил Борис и пошел за Сьюзен из кухни в кабинет, избегая наступать на капли томатной мякоти и молоко, растекающееся лужицей вокруг тела.

На антикварном письменном столе со сдвижной крышкой и гнездами для писем стояли медная лампа под зеленым абажуром, тяжелая бронзовая пепельница с эмблемой Чикагского университета (в пепельнице лежала горстка мелочи) и электронный телефонный аппарат, помещенный в деревянный корпус, чтобы меньше выбивался из обстановки. Середину стола занимала черная металлическая коробка с черными ремешками. Коробка была открыта. Внутри лежала стопка затрепанных по краям листов, мелко исписанных бурыми чернилами.

– Это оно, – сказал Борис.

Он достал из рюкзака «Поляроид», отступил на шаг и нажал кнопку. Блеснула вспышка, и аппарат выбросил проявленную фотографию.

– Машинописная расшифровка тоже нужна. – Сьюзен оглядела кабинет. – Поищи в гостиной.

Борис вернулся через минуту с тонкой пачкой прошитых степлером машинописных страниц. Сьюзен взяла их, аккуратно положила на старинный манускрипт в коробке, закрыла ее и принялась затягивать ремешки.

Борис открыл ее сумку и достал металлическую коробку, такую же, как на столе.

– Готово?

– Да. – Сьюзен взяла со стола манускрипт.

Борис поставил на его место коробку, которую держал в руках, расстегнул ремешки, снял крышку. Внутри лежали машинописные листки, а под ними – исписанные бурыми чернилами страницы, такие же, как в первой коробке.

– Отличную работу они проделали, – сказал Борис, глядя на поляроидный снимок, чтобы уложить коробку в точности как она лежала.

– Им за нее платят, в точности как нам за нашу, – ответила Сьюзен.

Борис указал на копию расшифровки.

– На ней не будет его отпечатков пальцев.

– Пол на кухне, – сказала Сьюзен.

Борис кивнул, взял прошитые листы и открыл кухонную дверь. Ручеек молока бежал мимо стола, за которым читал Беренсон. Борис легким движением кинул машинописные листы в молоко, глянул на кофейную кружку с надписью «ЦИКУТА», усмехнулся про себя и закрыл дверь.

Сьюзен застегивала свою сумку, в которой лежала коробка с манускриптом.

– Время?

– Двадцать две минуты. – Борис последний раз глянул на фотографию, затем убрал ее и фотоаппарат в рюкзак.

– Приятно с тобой работать, Борис.

– Надо нам как-нибудь с тобой выпить, Сьюзен, – сказал он, и оба рассмеялись.

Это была профессиональная шутка, смешная и страшная одновременно. Смешная, потому что они, скорее всего, больше не встретятся, страшная, потому что, если кого-нибудь из них пригласят выпить и тот, придя, увидит другого, значит поблизости будет кто-нибудь вроде Нила. Улыбающийся тому единственному, чему улыбаются люди такого сорта.

Николас Хансард держал на коленях кружку с надписью «ЦИКУТА». Кофе в ней давно остыл. Хансард думал о человеке, который подарил ему эту кружку и велел из нее пить.

Это было через полгода после того, как Луиза наконец умерла. Хансард болтался в Нью-Йорке с никому не нужной докторской степенью, преподавательским сертификатом и долгами за медицинское обслуживание, сумма которых не укладывалась в человеческое воображение. Он тратил свои обеденные деньги в игровом магазинчике «Умелый стратег» на Тридцать третьей улице и заметил список на доске объявлений для игроков в «Дипломатию». В углу, под номером телефона, стояло: «Докторская степень обязательна».

Хансард позвонил по указанному номеру. «Докторская степень по истории, – сказал он. – Я предпочитаю играть за Австро-Венгрию». Человек на другом конце провода рассмеялся и пригласил Хансарда на квартиру Беренсона в Верхнем Вест-Сайде.

«Дипломатия» – военно-политическая настольная игра; действие происходит в вымышленной Европе начала двадцатого века. Правила проще, чем в шахматах, но шахматы – дуэль без жалости и уступок. В «Дипломатии» семь игроков заключают и нарушают союзы, предлагают сделки и ждут удачного времени для предательства. Группа доктора Беренсона состояла из университетских преподавателей, политиков и настоящих дипломатов. Человек пятнадцать жили в Нью-Йорке, еще десятка два приходили играть, бывая в городе по делам или проездом. Докторская степень на самом деле не требовалась. «Честно сказать, – заметил Беренсон, – я все жду, когда кто-нибудь позвонит и скажет: “К черту степень, возьмите меня в игру”».

Собирались в квартире 5а, одетые в костюмы с Сэвил-роу, куртки-сафари или футболки с джинсами, изредка во фраках. Деревянные фигурки, изображающие армии и флоты, были изготовлены по индивидуальному заказу. Над огромным, покрытым стеклом игровым полем орехового дерева красовалась табличка:

ДОЛЖНЫ БЫТЬ ДЕРЗКИМ ВЫ, РАЗВЯЗНЫМ, ГОРДЫМ, РЕШИТЕЛЬНЫМ, А ИНОГДА УДАРИТЬ, КОГДА ПРЕДСТАВИТСЯ УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ.[20]

– Кристофер Марло, – сказал Хансард, увидев ее в первый раз. – «Доктор Фауст».

– Верно, – воскликнул Беренсон, радуясь, как может радоваться лишь преподаватель, получивший от студента правильный ответ. – Одна из самых актуальных в наше время пьес, я полагаю.

Отсюда разговор перешел к театру и актуальности, политике и актуальности, истории и политике. Сложившийся вокруг Беренсона мозговой трест не мог ограничиться настольной игрой, когда реальность оставляет такой простор для игр.

Как-то в воскресенье, в два часа ночи, после того как Хансард привел Турцию к трудной победе, они с Беренсоном смотрели по кабельному телевидению дебаты в нижней палате конгресса. Обсуждалась помощь Никарагуа.