Империя Дикого леса - Колин Мэлой

Остальные мистики молча последовали за ним. Им и в голову не пришло бы поставить под сомнение его лидерство, хотя выбор мальчика в качестве старейшины мистиков, которым, как предполагало звание, традиционно назначался обязательно старший в группе, был абсолютно беспрецедентным. После смерти прежней старейшины, Ифигении, Древо удивило всех, выбрав ей преемником мальчишку-первогодка. Никто не помнил, и ни одна летопись не гласила, чтобы эту высшую степень ответственности возлагали на кого-то, кроме самого старшего. Неожиданное решение смутило даже самых мудрых и ученых членов братства. Но, как учило Древо, все текло и все менялось; не было на свете ничего предрешенного или постоянного. Изменения были единственной константой в жизни. Они решили, что титул «старейшина», пожалуй, относится не столько к физическому возрасту, сколько к духовному. Так что мальчика из первогодка произвели в старейшины; сам он, похоже, не удивился и не обрадовался этому решению. Казалось, это задача как раз для него.

И первой обязанностью старейшины стало паломничество к Древу Мощей, в самую глушь Дикого леса, где вольно жили безжалостные звери, а неосторожный путешественник неизбежно становился жертвой разбойников. Они должны были повесить на одном из сучьев Древа флаг в память о покойной главе мистиков Ифигении. Поскольку это путешествие совершалось лишь по случаю смерти старейшины, каждому поколению послушников и мистиков приходилось заново учить дорогу с помощью древних трудов и указаний деревьев. По Длинной дороге они могли идти только до определенного момента: в конце концов неизбежно следовало сойти с нее и углубиться в диколесскую чащу.

Здесь не было вовсе никаких дорог. Порою перед ними открывалась звериная тропа, но чаще всего приходилось следовать указаниям деревьев и трав, получая подсказки из нестройного хора звуков, которые те издавали, и осторожно прокладывать через лесной лабиринт ветвей и кустов ежевики свой собственный путь.

И вот на восьмой день паломничества они достигли цели: широкой, просторной поляны, окруженной кольцом ежевики. В центре поляны стояло Древо Мощей.

Оно не было ни живо, ни мертво, как два других Древа Леса, и, казалось, застыло в каком-то промежуточном состоянии; на нем не было листьев, хотя кора оставалась сочной и темно-коричневой, ветви тянулись ввысь, и по высоте оно в несколько раз превосходило любое другое дерево вокруг. На концах длинных корявых сучьев виднелись маленькие яркие флажки; каждый привязали в память об одном из ушедших старейшин мистиков. Некоторые лоскутки висели тут многие века, и хотя должны были подвергнуться разрушительному воздействию времени, но остались невредимыми, как в тот день, когда были привязаны. По сути, они стали листьями Древа и питались его жизненной силой.

Мистики безмолвно сбросили заплечные мешки. Какое-то время они посидели у основания дерева, изумляясь его высоте и обмениваясь сердечными рукопожатиями в честь успешного завершения путешествия. Солнце уже сияло; чувствовалось, что близится смена времени года, майский день был свеж и полон жизни. Юный глава мистиков вызвался повязать флажок сам, хоть это тоже было беспрецедентным решением: обычно старейшина, немощный по причине преклонных лет, оставлял эту тяжкую задачу молодым и проворным. Мальчик, не говоря ни слова, по-прежнему во власти странной, тихой созерцательности, взял в зубы маленький флаг, пылающий алым в честь Ифигении, и начал взбираться по стволу огромного дерева.

Остальные стояли у корней и наблюдали за его подъемом. Как и большинство северолесских жителей, мальчик тонко чувствовал связь с окружающей природой, со своими соседями-растениями, и поэтому карабкался по грубой коре с ловкостью дикой кошки. Вскоре он исчез из вида оставшихся на земле товарищей.

С высоких ветвей, украшенных щелкающими на ветру флагами, открывалась картина, от которой захватывало дух. Мир раскинулся перед мальчиком, будто ковер, покрытый зелеными, коричневыми и синими узорами. Над далеким горизонтом медленно плыли в сторону востока облака. Кафедральные горы, которые они пересекли всего несколько дней назад, возвышались, покрытые снегом, словно величественный хребет земного шара. Мальчик нашел пустую ветку и, разжав зубы, привязал на основание одного из тонких пальцев Древа флаг почившей старейшины Ифигении. Тот присоединился к собратьям и вместе с ними затрепетал на ветру.

Осматриваясь, чтобы начать спускаться, мальчик вдруг заметил в кронах нечто странное; с земли он не сумел бы этого разглядеть. Словно бы отдельные участки леса слегка изменили текстуру. Приглядевшись, он понял, что подобные изменения повторяются, образуя широкую дугу, ведущую вдаль от основания Древа Мощей. Проследив взглядом эту линию, мальчик обнаружил, что она принимает очень знакомую форму.

Внизу его встретили неуверенными улыбками. Остальным мистикам мальчик все еще казался загадочным. Он почти не раскрывал рта, а если и заговаривал, структура его речи казалась неестественной и странной, а глаза никогда не глядели на собеседника. Это расстраивало общительных мистиков; они ждали, что мальчик скажет хоть что-нибудь, но он молчал.

— Трудно было лезть? — наконец рискнула спросить женщина.

Мальчик глядел куда-то в пустоту над ее плечом.

— Удобно было? Высоко удалось забраться? — она все надеялась установить контакт.

— Там, — сказал мальчик. — Вон там.

Она оглянулась через плечо. Два других мистика тоже посмотрели в направлении, куда он указывал пальцем.

— Что? — спросила женщина. — Что там?

Мальчик проигнорировал ее вопрос и направился в чащу мимо склоненных молодых деревьев, что стояли у него на пути. Остальные мистики последовали было за ним, но он двигался слишком быстро; не успели они даже преодолеть кусты, как мальчик исчез из виду.

* * *

Зеркало стояло на комоде, опираясь о стену. Девочка, сидя на постели и скрестив руки, глядела на него с другого конца комнаты. На прикроватной тумбочке горела лампа; за окнами уже стемнело. На улице, померцав, зажегся фонарь, и девочка перевела взгляд на него. Внезапное осознание реальности происходящего заставило ее заморгать. Сколько она уже смотрела на себя в зеркало? Достаточно, чтобы забыть о времени; она слышала, как отец прошаркал ногами по коридору, отправляясь спать. Слышала хриплые порывы ветра. Слышала, что птицы уже не поют. Слышала дребезжание одинокой тележки с углем на пустынной улице.

Зеркало на комоде ничего не говорило. Она была благодарна ему за это, но знала, что стоит высоким напольным часам в гостиной пробить полночь, как на стекле появятся слова.

Это происходило уже несколько дней. С момента того самого ритуала в старом каменном доме.

В первый раз она списала буквы, появившиеся на поверхности зеркала, на свои фантазии, плод слишком буйного воображения и отчаянного желания увидеть магию своими глазами. Это была просто-напросто галлюцинация. Видимо, ее подруги, которые были с ней в ту ночь, выбрали ту же самую линию поведения — притворялись, словно вовсе ничего не случилось. Никто не упоминал об этом; когда они встретились в школе перед началом занятий, беседа крутилась вокруг других, нормальных тем. Никто не смел заговорить о странном мерцании и отчетливом женском стоне, раздавшемся из земли.