Самый страшный зверь - Артем Каменистый

Самку Дирт убил наповал, угодив в то место, где шея соединяется с черепом. Самец ушел, но жить ему оставалось недолго: стрела засела глубоко под лопаткой.

Волчицу Дирт доволок до Хеннигвиля, где ее съели. И это было далеко не самое худшее мясо, которое ему доводилось пробовать в своей жизни.

Преподобный в тот раз Дирта удивил. Ни словом, ни жестом не выказал страха перед лесом или недовольства. А ведь от опушки пришлось пройти не одну тысячу шагов, что выходило непомерно далеко за рамки дозволенного. Лэрд Далсер потом, уже у камина, похвалил Дэгфинна. Сказал, что тот умеет заботиться о своих людях и далеко не дурак. Даже пожалел его: дескать, не повезло с наследством и с кровью, у него характер аристократа, а родители — самое что ни на есть быдло.

На вопрос Дирта, о каком именно наследстве идет речь, Далсер рассказал об отце Дэгфинна. Именно он был инициатором и организатором исхода за море, к берегам таинственной и пугающей Такалиды. Именно из-за него община оказалась здесь, в опасном и скудном краю. И именно он, в самом начале столкнувшись со Зверем, ввел строгие правила, запретив забредать в лес, и всячески нагнетал истерию россказнями о демонах. Дэгфинну после его смерти приходится нелегко. Люди, как правило, глупы и доверчивы, если им что-то как следует вбили в голову, извлечь это непросто.

А вбивали качественно и долго…

…Ягод и на самом деле было мало, Керита с ними расправилась вмиг, так что Дирт недолго давился слюной. Вытрусив из опустевшего туеска соринки, девушка заметила:

— Брусника весной густо цвела. И ягодок меленьких полным-полно. Наверное, хороший урожай будет. Брусника — ягода хорошая: не портится, только ссыхается или мокнет. И не пачкает, как черника.

— Черника слаще.

— Ну да. Но я собирать ее не люблю.

Оба черничника располагались хоть и на опушке, но тянулись дальше в лес. И очень трудно было вовремя остановиться при сборе, преодолеть соблазн сделать шаг дальше, в сторону запрещенного. А вот брусника чуть ли не сплошным ковром покрывала Сторожевой мыс. Даже на скалах ухитрялась расти, причем в любой год ее там было много, хотя хеннигвильцы обдирали безжалостно, до последней ягодки.

— Я прошелся по ручью и не нашел ни одного стебля ревеня.

— Ты каждый день по ручью ходишь, все давно оборвал.

— Все невозможно заметить.

— Да? Уж мимо тебя точно не пройдет — все замечаешь. Лодка без рыбы опять, сети пустые. Слыхал?

— Знаю.

— Младший Мади пухнет. Говорят, это от голода. У матери молоко пропало, коровьего на всех не хватает. Матерей надо лучше кормить.

— Завтра у нас будет мясо. Поест, и молоко вернется.

— Ты о чем?

— Я о матери младшего Мади.

— А я о мясе спросила. Откуда оно возьмется?

— Преподобный велел отвести на ночь Русалочку к дальней опушке.

— Зачем?

— Чтобы демоны выпили ее кровь и отстали от Хеннигвиля хотя бы ненадолго.

— Что?! Кормить демонов?!

— Дэгфинн говорит, что они от крови не откажутся.

— Зверь тоже кровь пьет.

— Враки.

— Он ведь выпил кровь у младшей сестры Тиггиты в самый первый год. Об этом все знают.

— Лэрд Далсер говорит, что это глупое вранье, суеверие простолюдинов.

— Никакое не вранье. Мне мама не один раз рассказывала. Вас с Далсером тогда еще не было здесь. Ее звали Дитори, она была чужая, как вы. Ее удочерили, не дали пропасть, забрали с собой. Но она так и оставалась чужой и, как ты, никого не слушала. Взяла и зашла далеко в лес, Зверь ее убил за нарушение запрета и выпил всю кровь. Ее тело стало белым и почти ничего не весило. Было это перед Рудным болотом. Поэтому мы на него не ходим.

— Ага. И поэтому собирать клюкву приходится мне.

— Никто тебя не заставляет.

— Она на лекарства нужна, ты же знаешь, что зимой без нее никак.

— Знаю, для зубов она полезная, чтобы не пухли десны, и для лечебного морса. Но мы теперь боимся тех мест. Дирт, мы всего боимся. Этот лес очень плохой, а ты шутишь со страшными вещами. Я молюсь за тебя все время, когда ты там.

— В лесу не страшнее, чем на побережье. Я там с детства пропадаю, и, как видишь, никто на мою кровь не польстился.

— А позапрошлой зимой?

— Так это меня олень копытом двинул. Я тогда сглупил, расслабился раньше времени. Подумал, что он уже готов, подошел, нагнулся, вот и получил, что заслужил.

— Обманываешь. Наши говорят, что тебя поколотил Зверь, чтобы ты больше не забредал в лес. А ты даже после этого не слушаешься. Это плохо.

— Они знают, что я хожу дальше, чем разрешено?!

— Ну… разное думают. Подозревают… Сам знаешь, что у нас трудно что-то скрыть. Дирт, я боюсь. За тебя боюсь. — Керита отвернулась, присела, обхватив обтянутые серой юбкой коленки ладонями, уставилась на ненавистных гусей, оскверняющих чистейшую воду своей нескончаемой возней.

Присев рядом, Дирт положил руку на плечо девушки. Хотелось, конечно, большего, но мерещились десятки давящих взглядов со стороны селения, женщины Хеннигвиля будут против такой фривольности, но против невинных мелочей возражать не станут.

Успокаивающе произнес:

— За меня бойся в последнюю очередь. Я вас всех переживу.

— Не говори так. Беду накличешь.

— Прости, но я говорю правду. Нам с лэрдом Далсером много чего пережить пришлось, но мы до сих пор живы. Что нам этот лес — ерунда. Не бойся. А хочешь… Керита, а хочешь, я тебя свожу в лес? Туда, на вершину холма? Там красиво.

— Ты что?! Там же!..

— Я даже могу показать тебе Зверя.

— Не надо так шутить!

— Это не шутка. Я видел его не один раз. Рассказывал ведь тебе.

— Я не люблю такие рассказы. Ты перевираешь слова преподобного, это нехорошо, и греховным попахивает. Лучше расскажи, как вы были в других местах. Ну не здесь. Не в Хеннигвиле. Там…

— Уже много раз рассказывал.

— Ну расскажи еще. Интересно ведь. Мне не надоело слушать.

— Ты же знаешь, я был слишком мал тогда, почти ничего не помню.

— Ну расскажи, что помнишь.

— Мы жили на острове. Не сначала, мы туда приплыли на большом корабле. Только этого я совсем не помню.

— Что за остров? Как называется?

— Его называли Ханнхольд, ты же знаешь.

— Мало ли что я знаю! Подробно рассказывай.

— Там жили люди твоего народа. Все ваши там жили до того, как сюда уплыли.

— А как это — остров?

— Как те острова, что на выходе из залива. Куда ни пойдешь, рано или поздно выходишь к морю. Я, правда, не ходил далеко, слишком мал был. Да и остров очень большой, посередине были горы, лесом покрытые, люди туда не любили заглядывать. Дурная слава, как и у этого леса. Дмарты везде одинаковые.