Телохранитель - Деон Мейер

Стоффель — ее бывшенький.

На мой взгляд, он не был похож на бойфренда. Я бы отнес его в категорию коллег или подругиных мужей. По-моему, он не был похож на мужчину, которым она способна была бы увлечься. И потом, они общались так… по-дружески. Но я вполне представлял себе картинку: они встречаются на каком-нибудь культурном мероприятии или корпоративной вечеринке — словом, на водопое, где после заката собираются богачи. Язык у него хорошо подвешен; он умен, в нем чувствуется юмор и самоирония. И еще он умеет рассмешить друзей рассказами о каких-нибудь юридических казусах. Наверное, сначала он намеренно не обращал на Эмму внимания; скорее всего, он разработал целую систему охмурения женщин, наверное, у него есть рецепт, усовершенствованный за двадцать лет холостяцкой жизни. Ей такой подход должен был льстить. Когда он через несколько дней добыл у общих знакомых номер ее телефона и позвонил, она его сразу вспомнила. И приняла приглашение поужинать в дорогом и модном ресторане. Или пойти на художественную выставку или на симфонический концерт. Она с самого начала знала, что он не совсем в ее вкусе, но тем не менее решила попробовать. Ей уже за тридцать; она успела достаточно узнать о людях вообще и о мужчинах в частности. Она уже знает: с теми, кто в ее вкусе, бывает непросто. Такой женщине, как Эмма, наверняка нравятся мускулистые красавцы с обложки журнала «Мужское здоровье» — накачанные греческие боги на полметра выше ее. Они отлично смотрятся вместе.

В ее вкусе — метросексуал с темной челкой, светлыми глазами и ослепительной улыбкой. Спортивный, подтянутый любитель развлечений на свежем воздухе, который бегает трусцой по пляжу со своим стаффордширским терьером и оставляет старый, подержанный «лендровер-дефендер» у входа в самые дорогие клубы района Кэмпс-Бэй, где на фоне консервных банок-микролитражек он смотрится настоящим танком. После четырех-пяти неудачных опытов с клонами «мистера Мужское здоровье» она наверняка поняла, что многозначительное молчание и беззаботная болтовня ни о чем чаще всего маскируют эгоизм и средненький интеллект. Поэтому она и дает шанс всем Стоффелям и через месяц-другой увлекательных, хотя и не волнующих свиданий вежливо говорит, что им лучше остаться друзьями («Ты очень хороший»), а сама втайне удивляется, почему такого рода мужчины не трогают ее сердце.

Мы взлетели в потоке зюйд-оста. Эмма отложила журнал и стала смотреть в окно на Фолс-Бэй, где ветер гнал к берегу белые барашки на гребнях волн. Потом она повернулась ко мне.

— Леммер, откуда вы родом? — спросила она с явным интересом.

Телохранитель не сидит рядом с клиентом в самолетах, даже если работает в одиночку. Обычно он летит другим рейсом, а если летит в одном салоне с клиентом, то обязательно сидит несколько поодаль, чтобы исполнять свои обязанности анонимно и безлично. Никакого личного контакта, никаких разговоров, никаких вопросов о прошлом. Это необходимая дистанция, профессиональный буфер, предписанный первым законом Леммера.

— Из Кейптауна.

Мой ответ ее не удовлетворил.

— Откуда именно?

— Я вырос в Си-Пойнте.

— Ах, какая прелесть!

Интересное замечание.

— У вас нет тамошнего акцента.

— Пропал после двадцати лет службы.

— У вас есть братья и сестры?

— Нет.

Какая-то часть меня наслаждалась вниманием и интересом. Мне на время показалось, будто мы с ней ровня.

— Чем занимаются ваши родители?

Я просто покачал головой, надеясь, что такого ответа будет достаточно. Настало время сменить тему:

— А вы? Где вы росли?

— В Йоханнесбурге. Точнее, в Линдене. Потом я поступила в Стелленбошский университет. Там было так романтично по сравнению с Преторией и Йоханнесбургом! — Она ненадолго замолчала, видимо о чем-то вспоминая. — Потом я осталась в Кейптауне. Те места очень отличаются от высокогорья, Хайвельда. Там намного… приятнее. Не знаю почему, но там я сразу почувствовала себя дома. Как будто там мое место. Папа обычно дразнил меня. Говорил, что я живу в Ханаане, а они сосланы в Египет.

Я не знал, о чем еще ее спросить. Она перехватила инициативу:

— Жанетт Лау сказала, что вы живете в сельской местности?

Да, моей работодательнице пришлось объяснять, почему я приеду к клиентке только через шесть часов.

— В Локстоне.

Она отреагировала именно так, как я и ожидал:

— В Локстоне… А где это? — Как будто она обязана была знать, где находится Локстон.

— В Северном Кейпе, между Бофорт-Уэстом и Карнарвоном.

Она умела смотреть — ее взгляд выражал неподдельное, неприкрытое любопытство. Я заранее знал, какой вопрос вертится на кончике ее языка: «Почему вы решили там поселиться?» Но она ничего не спросила. Она была политкорректна, прекрасно разбиралась в требованиях приличия.

— Я бы тоже когда-нибудь хотела поселиться в сельской местности, — сказала она так, словно завидовала мне. Она ждала, что я отвечу, объясню, почему не живу в городе, изложу все доводы за и против сельской жизни. Таким образом она вежливо, завуалированно интересовалась, почему я там поселился.

Меня спасла стюардесса, которая раздавала завтрак: сандвич, пакетик чипсов, сок. От хлеба я отказался. Эмма выпила только сок. Протыкая соломинкой отверстие, затянутое фольгой, она заметила:

— У вас очень интересная работа.

— Только когда удается прижать к стенке Стоффелей и им подобных.

Она рассмеялась. Ей было не только весело — я уловил и намек на удивление, как будто она увидела во мне нечто другое по сравнению с мысленным образом, который сложился у нее в голове. У этого неразговорчивого тупицы, оказывается, есть чувство юмора!

— Вы охраняли каких-нибудь знаменитостей?

Вот что интересует абсолютно всех клиентов. Некоторым моим коллегам общение со знаменитостями придает весу. Они отвечают «да» и называют несколько имен кинозвезд и музыкантов, словно выкладывают на стол козырные карты. Спрашивающий цепляется за какое-нибудь громкое имя: «Ну и как он (она) — ничего?» Не «Хороший ли она человек?» или «Он умный?» — а «ничего», широкое, бессмысленное словцо, слово-паразит, которое так любят южноафриканцы. На самом деле им интересно, не превратили ли слава и богатство объект их любопытства в эгоцентричного монстра. Такая новость довольно высоко ценится в наш век информации; осведомленность в подобного рода историях значительно повышает общественный статус.

Что тут скажешь? Стандартный ответ Би-Джея Фиктера, единственного сотрудника «Бронежилета», к которому я сносно отношусь, таков: «Я могу вам рассказать, но тогда придется вас пристрелить». С помощью этой фразы и лицо сохраняешь, и избегаешь ненужных подробностей.

— Мы подписываем договор о неразглашении, — сказал я Эмме.

— Ясно…

Через некоторое время она поняла, что безуспешно исчерпала все возможные темы разговора. Настала благословенная тишина. Вздохнув, она снова достала журнал.