Клятва Рыцаря - Эмма Орчи

Приглашение прозвучало скорее как приказание, и так как де Батц колебался, Эрон сделал ему повелительный знак следовать за собой. Взяв из передней фонарь, он вытащил из-под камзола связку ключей и стал нетерпеливо побрякивать ими.

– Идемте же, гражданин! – сурово произнес он. – Я хочу показать вам единственное сокровище в этом доме, до которого вы не должны дотрагиваться своими проклятыми пальцами.

Де Батц наконец принудил себя встать, чувствуя, как ужас сковывал все его члены, в чем он самому себе не хотел признаться. Он готов был вслух уверять себя, что нет основания трусить. Эрон не сделал бы ему никакого вреда, зная, что этот неисправимый заговорщик представляет для него неистощимый источник дохода. Три недели скоро пройдут, а там можно возобновить договор.

Эрон все еще ждал у двери, и де Батц, с большим трудом поборов свое волнение, плотно закутался в плащ, после чего вышел из комнаты, стараясь заранее предугадать, на какие жестокости и оскорбления придется ему натолкнуться во время этого ночного обхода.

Барону снова пришлось проходить бесконечными коридорами обширного здания; из-за узких решетчатых окон до него опять доносились душераздирающие стоны и страшные проклятия, свидетельствовавшие о совершавшихся за стенами трагедиях. Эрон шел впереди, и де Батц едва поспевал за ним. Да он, собственно говоря, и не нуждался в проводнике: немногие из парижан знали так хорошо расположение тюрьмы с целой сетью камер и дворов, как тщательно изучивший ее де Батц.

Все ворота охранялись стражниками; в коридорах и дворах на каждом шагу встречались солдаты; некоторые из них курили или играли в карты, другие расхаживали с ружьем на плече, но все без исключения были настороже. Эрона все прекрасно знали в лицо, и хотя в эти дни всеобщего равенства никто не отдавал воинской чести, однако каждый из стражников сторонился, уступая дорогу, или даже предупредительно отворял дверь перед главным агентом Комитета общественного спасения.

Дойдя до главных ворот, Эрон постучал ключами в дверь комнаты привратника, и так как она не сразу отворилась, то сам отворил ее ударом ноги.

– Где привратник? – высокомерно спросил он.

– Лег спать! – проворчал кто-то сидевший в углу на корточках, но вставший по суровому приказанию Эрона и теперь тяжелыми шагами подходивший к нему с сапогом в одной руке и щеткой – в другой.

Это был тот самый человек, который только что провожал де Батца к Эрону.

– Ну, тогда ты бери фонарь и иди с нами! – сказал ему главный агент, сердито глядя на спящего привратника. – А почему ты все еще здесь? – вдруг прибавил он, точно что-то вспомнив.

– Гражданин привратник остался недоволен тем, как я вычистил его сапоги, – проворчал тот, к кому обращался Эрон. – Настоящий аристо! Ну, уж и место здесь! Каждый день вычисти двадцать камер да сапоги чисть любому сторожу или привратнику. Неужели это – подходящее дело для доброго патриота?

– Если ты недоволен этим, гражданин Дюпон, – сухо произнес Эрон, – то можешь убраться, куда угодно, на твое место найдутся тысячи желающих.

– Работаешь девятнадцать часов в сутки и за всю эту каторгу получаешь девятнадцать су… – продолжал ворчать Дюпон, однако Эрон уже не слушал его.

– Вперед, капрал! – отрывисто приказал он, обращаясь к группе солдат, ожидавших снаружи. – Возьми с собой четверых солдат, мы пойдем в башню.

Маленькая процессия двинулась в путь. Впереди всех с фонарем шел Дюпон, сгорбившись и волоча ноги, за ним – капрал с двумя солдатами и Эрон рядом с де Батцем; остальные два солдата замыкали шествие. Эрон передал ключи Дюпону, и тот, отомкнув дверь, пропускал мимо себя всю процессию, каждый раз снова замыкал дверь и снова шел впереди всех. Сделав два или три поворота по винтовой каменной лестнице, все очутились перед тяжелой дверью. Де Батц впал в некоторое уныние: предосторожности, принятые Эроном для охраны «самой драгоценной жизни в целой Европе», оказались гораздо сложнее, чем он предполагал. Теперь он понял, что для освобождения дофина потребуется масса денег, сверхъестественная изобретательность и безграничное мужество. Только первым из этих условий самодовольный интриган обладал в достаточной степени, так как в австрийских деньгах ему не было отказа. Что касается изобретательности и мужества, то он верил, что у него и того, и другого вполне достаточно, хотя в его попытках освободить королевскую семью эти качества плохо ему служили. Де Батц не допускал мысли, чтобы Рыцарь Алого Первоцвета и члены его Лиги могли в чем-нибудь его превзойти; надо было лишь устроить так, чтобы они никак не могли помешать ему в попытке освободить дофина.

Из этой задумчивости его вывел резкий оклик Эрона, подозвавшего его к себе. Вынув из кармана ключи, агент собственноручно отпер тяжелую, обитую железом дверь и отрывисто приказал де Батцу и Дюпону пройти в помещение, после чего снова запер за ними дверь, оставив солдат снаружи. Перейдя через темную переднюю, он постучал в противоположную дверь.

– Симон, ты здесь, старина? – крикнул он.

За дверью послышалась какая-то возня, словно передвигали мебель, затем дверь распахнулась, и грубый голос пригласил поздних посетителей войти.

В комнате было чрезвычайно душно от табачного дыма, запаха кокса и копоти от лампы; ко всему этому примешивался острый запах крепкого спирта. Поставив свой фонарь на пол, Дюпон остался в передней, прислонившись в уголке; вследствие частых повторений любимое зрелище Эрона перестало интересовать этого мирного «патриота». Де Батц огляделся кругом с любопытством, смешанным с отвращением. Комната была довольно обширных размеров. В одном углу стояла монументальная кровать, в другом – огромный диван; кроме того, в ней было наставлено столько шкафов, кресел, ящиков и всякой всячины, что она казалась складом мебели средней руки. Посреди всего этого находился довольно полный мужчина с бледными, точно выцветшими глазами и толстыми губами, а рядом с ним – моложавая женщина, чрезмерная полнота которой, так же, как и значительная бледность, указывали на слабое здоровье и сидячий образ жизни. Вдруг она неожиданно отошла в сторону, и де Батц увидел в уголке жалкую фигурку некоронованного короля Франции.

– Отчего Капет не в постели? – спросил Эрон.

– Он не хотел сегодня читать свои молитвы, – с хриплым смехом ответил Симон, – и лекарство не хотел пить. Уж могу сказать: это место скорее для собак, чем для людей.

– Если тебе здесь не нравится, старик, можешь подать в отставку, – холодно сказал Эрон. – И без тебя найдется на это место много охотников.

Бывший кожевник что-то проворчал и плюнул в сторону царственного мальчика, который стоял с равнодушным лицом, мало интересуясь тем, что происходило вокруг него. Де Батц не мог не заметить, что мальчика, по-видимому, сытно кормили и что на нем была теплая куртка из грубого сукна, шерстяные чулки и толстые башмаки. Золотистые кудри, по которым покойная королева Мария Антуанетта с любовью проводила тонкими, надушенными пальчиками, теперь в беспорядке свешивались на лицо, давно утратившее всякий след достоинства.