Клятва Рыцаря - Эмма Орчи

Жена Симона знаком подозвала его к себе, и ребенок тотчас подошел без всякого страха.

– Так трудно держать его чистым! – словно извиняясь, обратилась она к де Батцу и углом грубого, грязного передника обтерла дофину лицо. – А теперь будь умным мальчиком, выпей лекарство и ответь свой урок, чтобы сделать маме приятное; тогда и пойдешь спать. – Взяв со стола стакан с прозрачной жидкостью, которую де Батц принял за воду, она поднесла напиток к губам мальчика; тот отвернулся и захныкал.

– Разве лекарство такое не вкусное? – осведомился де Батц.

– Господи! – воскликнула Симон. – Это просто самая лучшая водка, какую только можно достать. Капет ее любит: от нее он становится веселым и хорошо спит. Пей же скорей, – шепнула она, видя, что Эрон занят разговором с ее мужем. – Ты знаешь, что папа рассердится, если ты не выпьешь хотя бы половины.

Сделав гримасу, мальчик вдруг решился и взял стакан. Де Батц с трудом верил собственным глазам, видя, как потомок Людовика Святого опорожняет стакан крепчайшей водки по приказанию жены грубого кожевника, которую должен называть мамой. Барон с отвращением отвернулся.

Симон с видимым удовольствием наблюдал за этой сценой, и в его бесцветных глазах светилось торжество.

– А теперь, малыш, – весело обратился он к дофину, – покажи вот этому гражданину, как ты читаешь молитвы! – Вытащив из угла засаленный красный колпак, украшенный трехцветной кокардой, и рваный грязный флаг, бывший когда-то белым, с вышитыми на нем золотыми лилиями, он надел колпак мальчику на голову, а флаг бросил на пол. – Ну, Капет, читай свои молитвы! – сказал он, сопровождая свои слова веселым смехом.

Все его движения были грубы, нескладны. Расхаживая по комнате, он то сворачивал с места стул, то натыкался на кресло.

Воображению де Батца представились роскошные залы Версаля и изящные аристократки, ухаживавшие за этим ребенком, который теперь стоял перед ним и покорно топтал ногами знамя, бывшее с Генрихом IV в сражении при Ирви; потомок Бурбонов плевал на их знамя, вытирая башмак о его потертые складки, а затем резким, надтреснутым голосом запел «Карманьолу»: «За ira! Зa ira! Les aristos `a la lanterne!» [3] . Слушая его песни, де Батц готов был заткнуть уши и бежать вон из комнаты. От движения щёки мальчика разгорелись, глаза заблестели от выпитой водки; размахивая колпаком, он восклицал:

– Да здравствует Республика!

Симон хлопала в ладоши, с гордостью глядя на ребенка, а ее муж то и дело посматривал на Эрона, ожидая одобрения.

Эрон кивнул и процедил сквозь зубы что-то вроде похвалы.

– А теперь отвечай свой катехизис, Капет, – хриплым голосом произнес Симон.

Мальчик опустил руки по швам и наступил на золотые лилии, составлявшие гордость его предков.

– Как тебя зовут? – спросил Симон.

– Людовик Капет.

– Кто ты?

– Гражданин Французской Республики.

– Кто твой отец?

– Людовик Капет, бывший король, тиран, погибший по воле народа.

– Кто твоя мать?

Де Батц невольно вскрикнул от ужаса, услышав, как ребенок равнодушно произнес циничное ругательство. Несмотря на все свои недостатки, он все-таки был по рождению джентльмен и не мог не возмущаться тем, что ему пришлось видеть и слышать.

Он быстро направился к двери.

– Ну, каково, гражданин? – фыркнул Эрон. – Удовлетворены ли вы тем, что видите?

– Может, гражданин пожелает посмотреть, как Капет будет восседать на золоченом кресле, – насмешливо предложил бывший кожевенник, – а мы с женой встанем на колени и будем целовать ему руки?

– Здесь страшно жарко, – пробормотал де Батц, взявшись за ручку двери. – У меня просто голова кружится.

– Ну, сын мой, Капет, отправляйся спать, – сказал Симон, толкая мальчика к постели. – Ты так пьян, что всякий добрый республиканец остался бы доволен!

В виде ласки он ущипнул мальчика за ухо, а затем поддал его сзади коленом. В настоящую минуту он был доволен маленьким Капетом и вовсе не хотел быть с ним грубым; его потешало впечатление, произведенное на незнакомого посетителя молитвами и катехизисом Капета.

Что касается мальчика, то его возбуждение вдруг сменилось неодолимым желанием уснуть, и он не раздеваясь повалился на диван. Симон заботливо поспешила подложить ему под голову подушку, и через минуту ребенок уже спал крепким сном.

– Я доволен вами, гражданин Симон, – проговорил Эрон, направляясь к двери, – и дам о вас в Комитет благоприятный отзыв. Что касается гражданки, – прибавил он, обращаясь к жене Симона с недоброй улыбкой, – то она лучше сделала бы, если бы поменьше старалась. Совсем ни к чему подкладывать подушку под голову этого отродья. У многих добрых патриотов нет никакой подушки. Уберите ее! И мне не нравится, что у мальчишки на ногах сапоги: с него довольно и простых сабо.

Гражданка Симон ничего не возразила. Казалось, с ее губ готов был сорваться какой-то ответ, но ее остановил повелительный взгляд мужа, любезно провожавшего гостей до двери.

– Вот как мы ведем свои дела, гражданин! – угрюмо произнес Эрон, обращаясь к барону, когда они снова вернулись в его контору.

– Что вы за дьяволы! – выругался де Батц, долго не приходивший в себя от ужаса и отвращения.

– Мы добрые патриоты, – возразил Эрон, – и отродье тирана ведет ту же самую жизнь, какую вели сотни тысяч детей, когда его отец угнетал народ. Впрочем, что я говорю? Он живет гораздо лучше их! Он сыт и тепло одет, а тысячи невинных детей, на совести которых не лежит отца-деспота, умирают от голода.

В глазах агента при этом было столько злобы, что у его собеседника от ужаса кровь застыла в жилах. При воспоминании о тех, кого он считал угнетателями народа, Эрон превращался в дикого, ненасытного зверя, и де Батц сознавал, что никакими миллионами нельзя у него купить свободу маленького короля.

– Придется проститься с Симоном и его супругой, – снова заговорил Эрон, бросая на приятеля подозрительный взгляд, – в лице этой женщины есть что-то, не внушающее доверия. Я прогоню их, как только найду патриота понадежнее. Что у нас сегодня? Четверг, вернее – уже пятница. К воскресенью я покончу с Симоном. Мне показалось, что вы переглядывались с этой бабой, – злобно продолжал он, ударив по столу кулаком с такой силой, что чернильница чуть не опрокинулась, – и если я узнаю…

В этом месте его речи де Батц нашел полезным пошуршать в кармане деньгами.

– Если вы попытаетесь добраться до Капета, – хриплым голосом докончил Эрон, – я собственноручно предам вас трибуналу!

«Если ты, конечно, меня поймаешь, мой друг», – подумал де Батц.

Его деятельный мозг уже принялся за работу. При посещении башни Тампля он заметил, что жена Симона могла оказаться ему полезной; он считал, что корыстолюбивую женщину ему будет вовсе не трудно подкупить.