Натурщица - Силина Чаплина

Павла, не хотели продавать работы. Павел не прижился в обществе, даже в Академии его не принимали, он попал туда с третьего раза и не закончил. Вот — его жизнь, дорогая Мартина. А о моей жизни, поверь, ему знать было не нужно.

Мартина подходит к Виктору, смотрит в отражение.

Мартина (вздыхает). Как жил, так и умер — несчастный.

Виктор (вздрагивает). Никогда не забуду. (Виктор закрывает глаза, трет их.) Не видеть бы никогда. Забыть. Он был так взволнован, так спешил. Что-то тревожило его. Я хотел закричать, позвать его. И я выкрикнул его имя, вот только не помню звука… Удар, точно выстрел. Его тело в безобразной. неестественной позе на земле. (Виктор истерично смеется.) Он еще и смотрел на меня. Лежал и смотрел пустыми глазами, в которых еще теплилась любовь к искусству.

Мартина (приобнимет Виктора.) Я не представляю, как ты смог это выдержать и еще организовал его похороны.

Виктор. Я не мог… не мог найти в себе силы. Это все Денис, он организовал лучшие похороны, позаботился о хорошем месте, материале, о людях, которые придут, даже о некрологе. Ты читала? Теперь успех Павлу обеспечен. Я лежал на кровати, не в силах встать. А Денис… Кто-то же должен был.

Мартина. Ты нашел в себе силы прийти.

Виктор. Меня Денис заставил. Когда умер отец было все точно так же. Я бросил старшего брата и не помог в трудные дни. Ему пришлось тащить нас обоих. И сейчас… Он не бросил меня. А я бросил Дениса. И бросил Павла. В последний раз я не имел права бросить его, как бы ни было плохо. Но я сделал это!

Мартина. Главное, что ты был Павлу настоящей семьей.

Виктор. Не надо…

Виктор уходит. Мартина подходит к окну. Начинает звучать музыка.

Мартина (Слышит за окном музыку). А вот и праздник… Посмотри, как выселятся люди, как рады они и счастливы, а в моей душе лишь тоска. Разве я могла знать, что потерять тебя — нестерпимо? Оказывается, до тебя я была одинокой, пустой, как чистый холст. Я даже не могла посметь такое выдумать. И все же, мир стал блеклым. Ты хотел написать меня на этом празднике, потанцевать. Помнишь? (Мартина скатывается по стене.) Я согласна потанцевать с тобой, Павел. Согласна!

Мартина закрывает глаза, появляется Павел. Он тихо подходит к Мартине, протягивает ей руку. Мартина поднимает на него глаза, без капли удивления кладет руку в его ладонь. Звучит нежная музыка, Мартина и Павел танцуют. Руки Павла еле касаются Мартины. Они смотрят друг на друга. Когда музыка утихает, Павел прекращает танец. Он ведет Мартину на тоже место, целует ее руку и аккуратно закрывает Мартине глаза. Павел уходит. И Мартина снова открывает глаза.

Мартина. Твои руки были так теплы… почему мы не танцевали так раньше?

Мартина встает, ложиться на кровать и сворачивается калачиком. За окном слышатся музыка, под которые Мартина и Павел танцевали Засыпая, Мартина напевает ее.

Сцена вторая

Мартина и Павел сидят на кровати. Они смеются, но Мартина резко становится серьезной.

Мартина. Знаешь, Виктор задавал странные вопросы о тебе.

Павел. Я отвечу на все, раз тебе интересно.

Мартина. Хотелось бы…

Павел. Дома у меня никогда не было: те места, где я жил, не были мне родными. Я не хотел возвращаться в них, и когда было страшно, не думал о их стенах. Впрочем, я нагло вру, дом моего детства, вот, куда я бы вернулся, это и было моим домом. Мой дом там — в давно разрушенной деревне. Мой покойный отец был врачом, а мать, тоже ныне покойная, художницей. Она учила меня рисовать и привила любовь к искусству. Отец поддерживал наши начинания.

Мартина. Как здорово.

Павел. Мы всегда были бедны. Но родители упорно трудились, чтобы я попал в Академию художеств. Я не знаю, смею ли я назвать это хорошей жизнью. Смотря с кем сравнить. Или с чем. С жизнью сейчас — да, я был счастлив.

Мартина. Твои родители были прекрасными людьми.

Павел. Несомненно.

Мартина. Я бы поменялась с тобой местами.

Павел. Не стоило бы.

Мартина. Но это так важно…

Павел. Джаз прекрасная музыка, достойная моей любви. Из художников я всегда любил бесконечное умиротворение Моне, тонкую грусть Левитана, солнечную радость Ренуара, преклонялся перед спокойствием полотен Санти. Верил в холст и масляные краски, а больше мне не нужно было веры. (Павел смотрит в глаза Мартины.) Не могу сказать, что там таится за пеленой моих обычных глаз, чем жил и дышал, ты должна это сама сказать, смотря на мои картины.

Мартина. Мне жаль, что я не знала этого, когда ты был жив. Как грустно.

Павел (смеется). Не очень.

Мартина. Ты был веселым, тогда, в детстве?

Павел. Да.

Мартина. Какой сухой ответ. Мне нужны подробности. Я буду представлять тебя маленьким и забавным. Я уверенна, что ты был забавным, даже не разубеждай меня в этом! Я тоже в детстве была смешной и забавной.

Павел. Как знаешь.

Мартина кладет голову на его плечо.

Павел. Я бегал босиком в полях, усыпанных люпинами, ел покрывшиеся пылью дикие сливы. Я так много смеялся, мне было все равно, что на мне поношенная, порванная, а местами маленькая одежда, что никто из соседских мальчишек и девчонок, почему-то, не хочет со мной играть. И я не видел слез своих родителей. Я просто спал в тени кипарисов. В нашем маленьком доме всегда было много собак и кошек, пахло яблоками в саду. И так бесконечно тянулось лето. Это было так… как видеть что-то невыразимо близкое, теплое, настолько твое, что даже невыносимо. О, Мартина, я бы даже не посмел дерзнуть написать те пейзажи. (Шепотом.) Даже думать о таком преступление.

Мартина. Хотела бы я увидеть эти места.

Павел. Я тоже. Я рад, что родители воспитали меня там.

Мартина. Ты скучаешь по родителям?

Павел. Едва ли…

Мартина. Я не верю.

Павел. Я безмерно тосковал, по началу, но быстро загнал чувства в глубь сердца. Без семьи, дома и привязанностей, я был истинно свободным. Я мог душой и телом идти куда хочу, быть, где угодно и с кем угодно.

Мартина. Разве в этом свобода?

Павел. Свобода. Это моя свобода и моя любовь. Я сам выбираю, в чем моя свобода. О, и любовь. Я любил до тебя, Мартина, но ни одна не пленила так мое вдохновение, мою душу. Ни