Зачем ты пришла? - Роман Богословский

Дойдя до ближайшего фонаря и осмотрев себя, мы увидели, что все извалялись в каких-то перьях. Мы смеялись, собирая эти перья друг с друга. У тебя их было особенно много в волосах.

Земля, перья и колтуны в твоих волосах – такова моя любовь. Любовь? Неужели? Так вот оно что? Это – любовь? Так вот она какая значит? Вся из земли, перьев и сгоревших звезд? Из этой вот улыбки, из мятой твоей кофточки, с торчащей лямкой бюстгальтера? Из этих полных шампанского глаз? А где же наши две бутылки? Мы забыли их в поле, так и не допив. Оставим духам ночи на опохмел.

Теперь я знаю, как ты выглядишь, любовь, я знаю, что ты такое. Вот они – вопросы на ответы.

Мы стали смеяться, срывая траву в темноте и кидаясь ею друг в друга, и я попросил тебя не глотать кефир в шесть утра, не включать свет. Ты сказала, что все это тоже часть любви, просто не совсем очевидная часть. Я поверил и посадил тебя на плечи.

Вскоре кувшин жизни треснул: ты ушла от мужа, я от жены. Твой уход был куда драматичнее: со скандалом и слезами – его и твоими. Чего у вас там только не было: ты выбегала на улицу с сумками, он бежал за тобой, приводил назад, вы оба сидели на твоих тюках, одетые, в снегу, и рыдали. Потом ты сбегала снова, он опять гнался за тобой, грузил на плечи вместе с сумками, нес домой на глазах у одуревшей публики. Сумки твои разлетелись по подъезду, из них выпали тарелки, туфли и помады с лаками для ногтей и волос. Вы все это вместе собирали, хлюпая носами и покашливая, и муж бормотал, не разбирая своих же слов:

– Ну? Ну что ты? Ну как же так? У нас ведь ребенок… Ну давай пойдем в кино, давай поедем к твоим подружкам в гости, давай возьмем горящий тур… Ну? Ну что ты? Как же так?

Ты не хотела в кино, ты хотела, чтобы тур сгорел вместе с мужем. Ты говорила, что поздно, что надо было обращать на тебя внимание раньше, а не просить три разных блюда утром, в обед и вечером. Он злился, прижимал тебя к стене, пытаясь целовать и хватать за все, что попадется под руку. А под руку попадались только твои царапающие ногти. Ты просила, умоляла его отстать от тебя, начать новую жизнь с чистого листа, но он хотел старой жизни, той, в которой осыпается фикус в гостиной и перед носом его хлопает дверь спальни.

Я представлял, что там у вас за драма сейчас происходит, и бегал по съемной квартире от стены к стене, выбрасывая в окно только что прикуренные сигареты одну за другой.

Может, еще получится жить втроем, думал я? Как втроем, если вчетвером: ты, Светка, твой муж и я? И все наши дети вместе – ныне живущие и будущие. А что, Платон же пропагандировал такого рода коммунизм – все дети в общине принадлежат сразу всем… А Платон мудрый был муж, зря не написал бы. Тогда не принято было зря писать.

Надо позвонить, надо сказать, надо поговорить, подумать всем вместе…

И снова беготня с балкона в туалет, из кухни в коридор, и снова сигареты, сигареты, кружка воды, сигареты.

Давай уже звони! Вернулась к нему? Уже лежишь на спине и громко стонешь вся в слезах? Звони! Ушла, и скоро будешь стонать подо мной? Звони! Но не молчи – звони же! Но ты не звонила, ты рвала его куртку, отбивалась ногами, сумки твои выпадали, содержимое их вновь и вновь вываливалось. И ты уже его не собирала. Ты выскочила во двор и запрыгнула в такси, кое-как рассовав свои вещи на заднее сиденье. Муж твой задыхался, уперся ладонями в колени, кривил лицо, смотрел на отъезжающее такси. Ты вытирала дрожащие скулы, глядя на него сквозь бешеные дворники, разгоняющие капли со стекла. Ты улыбалась, словно победила в бою без единого правила, ты ощущала горячие еще частички его кожи под ногтями.

Я все ждал звонка, и он грянул:

– Алло… Это я, – осведомила Светка тихим голосом. – Просто с другого номера. Мы тут сидим с подружкой, диски твои слушаем… Этих… Ну разных… Ну? Ну что ты? Ну как же так? Приезжай, очень, очень жду тебя… Зачем ты переехал? Вези все назад… Мы все забудем…

Из меня полыхнуло и тут же угасло:

– Спасибо, хорошо. Я скоро… нет, не скоро… Пока.

Где ты? Где ты? Где ты? Приезжай, очень, очень жду тебя.

Звонок, спотыкаюсь, жму на все кнопки сразу, выдавливаю сиплое «Ну как?!»

Ты – само спокойствие:

– Я переехала. Сегодня буду с мамой. Не увидимся. Мне надо с мамой побыть.

Налил горячую ванну, вылил полбутылки хвойного экстракта и бросился в это черное варево с головой. Зубные щетки и мыло полетели в пучину за мной. Я набирал черную воду в рот и плевался в стену. Я плавал. С мылом и щетками наперегонки.

Светка… Мой уход она переживала по-черному.

В тот вечер она приехала ко мне с подругой. Я не мог отказать ей в этом – чувство вины за содеянное хватало меня за горло. Светка с подружкой ввалились в квартиру веселые и сырые, холодные капли с них летели во все стороны.

Светка была уже хорошо навеселе, подружка совершенно трезва. Все, что было в холодильнике, я поставил на стол. Светка выкатила из пакета пару бутылок водки и много-много пива. Я стал все это открывать, разливать, подавать. Светка смотрела на меня плывущим взором, губы ее сложились в ромбик, голова неестественно наклонилась вправо.

Она сказала с вызовом:

– Послушай, проклятый Сергеев. А что ж ты группу-то свою забросил? И не говори, что не забросил. Я с ребятами разговаривала, говорят, совсем не ходишь на репетиции, песен не сочиняешь, и вообще тебя не найти нигде. Пропал, видишь ли! Совсем тебя проститутка твоя поработила, да?

Обороняться оказалось бесполезно – Светка была настроена крушить словами все, что попадется. И я просто задал пустяшный вопрос:

– Почему проститутка-то?

Светка икнула:

– А кто ж еще? От своего мужа гуляет, моего увела из семьи – проститутка самая натуральная. И даже нет, нет, не проститутка! Просто обычная блядина, вот кто она. А ты-то повелся? Влюбился? Ой ты, господи, смотрите-ка. Сейчас она два месяца еще потрется об тебя лобком и другого найдет. А ты ко мне приползешь – только не приму я.

Светка еще долго изливала свою злую грусть на наши с подружкой головы.

Подружка молчала, то и дело поправляя очки. А я слушал Светкину брань, изредка бросая бессмысленные реплики.

Мы наливали, выпивали, курили. Потом включили музыку, стали танцевать и просто корячиться, подпрыгивая и падая на пол. Подружка сидела на стуле, поправляла очки, сложив ногу на ногу, словно она наше жюри. Интересно, сколько баллов мы тогда набрали?

Сосед снизу вдруг засадил ногой по батарее. А может, битой?..

А потом – подъезд, темнота, мы спускаемся по ступенькам, Светка прижимает меня к стенам, к перилам, ловит губами мой рот, я уворачиваюсь, вырываюсь, Светка догоняет, берет меня за руки, за плечи, сдавливает шею, что-то шепчет.

Наконец входная дверь, я открываю ее, пытаюсь удержать, но ветер рвет ее на себя, в меня стреляет то ли град, то ли снег, то ли дождь, глазам становится холодно до ломоты.