Моя свекровь - мымра! - Людмила Милевская

Человечек направился к видеокамере.

— Вам ничего делать не надо, просто стойте, — сказал он и обратилсяк партнеру: — Арнольд, начинай, дорогой, потихоньку.

Арнольд искусственным движением сбросил майку и неистовоприкусил губу. Страстно закатывая глаза, он медленно пошел на меня.

— Стоп! Стоп-стоп-стоп! — завопил человечек и пришел вотчаяние: — Не-ет, я так не могу! Почему эта баба стоит?

Баба?! Я рассвирепела:

— А что я должна, по-вашему, делать? Вы сами мне велелистоять!

— Но не с таким же дурацким видом. Кто во время любви тактаращит глаза?

— Еще и не так таращат, — поделилась я жизненнымнаблюдением.

— Может быть, но мне все это противно. Натурализма терпетьне могу. Я весь в искусстве.

— И что прикажете делать?

Человечек топнул маленькой ножкой:

— Не знаю, что угодно, но только не то, что вы делаете, и непо-дурацки.

— Прикрой глаза, — нервно поглядывая на часы, посоветовалмне Арнольд.

Я плюнула и прикрыла. Естественно, сразу лишиласьвозможности наблюдать за партнером. А в комнате, между тем, интересное нечтопроисходило. Нечто такое, что нравилось человечку. Он радостно приговаривал:

— Хорошо, хорошо, дорогой, ты гений, Арнольд, ты гений нетолько в постели.

Любопытство одолело меня, я открыла глаза и разочаровалась.Арнольд в спортивных трусах стоял на стуле и каким-то странным образом ленивовитал надо мной. Вдруг он состроил дикую рожу, издав рев молодого быка,вступившего в первый брачный сезон. Я обалдела и, как последняя идиотка,открыла рот.

— Оч-чень хорошо, — сказал человечек. — Вы весьма эротичнона него посмотрели. Ну все. Думаю, хватит. Одевайтесь. Впрочем, что это я? Выже не раздевались.

— Вот именно, сами не дали раздеться, — с обидой напомнилая. — Между прочим, сглупили. Но, что о том, все в прошлом, как и моя фигура.

Человечек колдовал над камерой и не обращал на менявнимания.

— Съемка закончена? — уточнила я.

Он безразлично кивнул.

— И что я должна теперь делать?

Человечек пожал плечами:

— Что хотите. Вы мне не нужны.

— Вы мне тем более, — буркнула я.

— Значит мы оба свободны, — благодушно пропищал человечек.

Я обрадовалась:

— Значит можно идти?

— Конечно идите.

— А куда?

— Я вас провожу, — сказал Арнольд, неожиданно переходя на“вы”.

Он взглянул на часы и, торопливо натягивая майку,порадовался:

— Прекрасно, еще успеваю в главную студию. Поспешите замной.

Не будь дурой, я поспешила. Вышли мы не через ту дверь, вкоторую вошли с бандой верзил, а через другую. Попали в пустую комнату, судя повсему, играющую роль прихожей. Арнольд полез в шкаф, достал теплую куртку,штаны, натянул это все на себя и удивленно воззрился:

— На кого вы похожи!

Я оглядела себя, несуразно облепленную рабочей Фросинойблузой, и рассердилась:

— В чем дело? Что вас не устраивает во мне?

— Где ваше пальто? — с ядовитой усмешкой поинтересовалсяАрнольд.

— Дома, — ответила я и задумчиво уточнила: — У подруги. Меняпривезли на машине.

Арнольд опять усмехнулся:

— Ясно. После того, что вы вытворяли, вряд ли вас повезутобратно.

— Того же мнения, — впервые согласилась с ним я.

Он растроганно вздохнул и промямлил:

— Ну что ж, пойдемте, раз навязались на мою бедную голову.

Голова его и в самом деле была небогата по части волос, очем я сразу ему сообщила. Арнольд грустно взглянул на меня и признался:

— Как вы мне надоели.

— Сорок лет прекрасно жила без вас, — с гордостью сообщилая, утаив год-другой.

— Так много? — поразился Арнольд. — Я думал, вам не большедвадцати девяти.

Я обиделась:

— Что ж тогда антиквариатом меня обзывали?

— В нашем деле двадцать девять — возраст запенсионный, —пояснил Арнольд, забегая вперед и галантно распахивая передо мной дверь.

Мы вышли из дома, и я сразу поняла, почему он ядовитоусмехался отсутствию моей верхней одежды: на улице был собачий холод, а мы явнонаходились далеко от Фроси, где-то за городом.

— Что же мне делать? — спросила я, сжимаясь под порывамиледяного ветра и совсем не надеясь на свой французский костюм и рабочую блузуФроси.

— Я на автомобиле, — сжалился он. — Если хотите, могуподвезти.

— Он еще спрашивает! Конечно хочу! — обрадовалась я.

Арнольд на своем авто (рухляди такой не видала!) довез менядо дома Фроси и умчался, я же, ругаясь на чем свет стоит, потопала к квартиреподруги. В голове рой мыслей. Что это было? Кто похитил меня? С какой цельюснимали порно? Почему отпустили?

А ну как творчество лысого человечка увидит кто-нибудь изчитателей!

Из моих читателей!

Нет, внешне Арнольд вовсе не плох, лишь из вредности его яругала — но волновало меня на тот момент нечто другое. Представить страшно:всеми уважаемая писательница, певец нравственности — Софья Мархалева и где? Вгрязной порнухе! Стыд и срам!

Вспомнив про своих строгих читателей, я по-настоящему пришлав ужас — даже про мужа забыла. Впрочем, мой Роберт живет в науке — за формуламисвоими он может и не заметить, что это именно я голой скачу на экране. Если онвообще еще помнит какая я голая, если еще не забыл, что я, Софья АдамовнаМархалева, его родная жена.

Нет, с Робертом все очень просто — гораздо сложней считателем: вот кто все подмечает и уж точно помнит мое лицо. Конечно,читатель-то видит меня почаще чем муж — муж телевизор не смотрит и не слушаетрадио, а я загрузила собою почти все каналы и весь эфир. Как говорится, изутюга лишь не выскакиваю.

“Какой кошмар, — страдала я. — Какая беда! Все пущено насамотек! Черт знает кому эти верзилы теперь лицо мое предоставят…

Доверия и к лысому человечку нет у меня. Один бог знаеткакую он подберет мне фигуру. А ну как приделает торс Шварцнегера?

Гомик есть гомик, ясно какой его вкус. Да и все эти порнозвезды зачастую так бывают уродливы, будто взялись бороться с пороком: есликому чего и хотелось, так, взглянув на звезду, расхочет грешить в тот же миг.