По тонкому льду - Георгий Брянцев

Прощание прошло в быстром темпе. Оно сопровождалось взглядами, вздохами, объятиями, жаркими поцелуями, но без слов. Да и к чему здесь слова!

Можно было подумать, что Дим-Димыч едет не на неделю, а на год и не в райцентр нашей области, а в экспедицию по открытию нового материка.

Когда удовлетворенное «восьмое чудо света» затопало своими валенками к выходной калитке, к платформе подошел поезд.

У вагона я сказал Дим-Димычу:

– Потешные люди вы, влюбленные.

– И ничего не потешные, – ответил он. – От Адама и Евы до наших дней все влюбленные одинаковы. А ты знаешь, по какому делу я еду?

– Понятия не имею.

– Любопытная история. Месяца два назад на одну из строек Сибири приехал член крайисполкома. Был митинг. На глазах у всех к члену исполкома подбежал какой-то тип и с ходу выпустил в него три патрона. Когда его пытались схватить, он хлопнул еще одного, двоих ранил, а последнюю пулю пустил себе в рот. И делу конец. Опознать убийцу-покойника никто не смог. Документов при нем не оказалось. Единственная улика – пистолет «парабеллум».

Мы прогуливались вдоль вагона.

– Так… – сказал я. – Нелепая история. Но это же в Сибири?

– Да, в Сибири. Но теперь выяснилось, что «парабеллум» принадлежал до ноября 1936 года работнику военкомата Свердловского района нашей области.

Я свистнул и спросил:

– Где же он, этот работник?

– Сидит в тюрьме.

– За что?

– На это я отвечу, когда вернусь. Пока неясно.

– Ну, желаю тебе успеха. Заходи… Уже два звонка.

Я усадил Дим-Димыча в плацкартный вагон и вернулся в город.

Сегодня новый начальник отдела Кочергин собрал к себе руководящий оперативный состав и слушал доклады о наиболее серьезных материалах, находящихся в производстве.

Пока впечатление о Кочергине складывается в его пользу. Дело он, видно, знает и имеет опыт. Держит себя просто, а спокойствием напоминает Курникова.

Подчиненного выслушивает, считается с его мнением. Это отрадно.

Например, выслушав начальника шестого отделения, Кочергин спросил:

– Как вы сами думаете?

Тот доложил.

– Вы убеждены, что это правильно?

– Да!

– Хорошо. Так и действуйте!

Конечно, не в меру «умный» товарищ, вроде Безродного, может сказать, что подмеченная мною деталь, по сути дела, мелочь, но, как известно, стиль работы и складывается из мелочей.

А с начальником первого отделения младшим лейтенантом Чередниченко произошел другой разговор. Тот доложил о заявлении на одно лицо, недавно появившееся в нашем городе и сразу привлекшее к себе внимание соседа по квартире.

Кочергин поинтересовался:

– Почему вы не побеседовали до сих пор с автором заявления?

– Как вам сказать… – замялся Чередниченко, – я имел в виду сделать это, но бывший начальник отдела Курников посмотрел на мою инициативу неодобрительно.

– Откуда это видно? – спросил Кочергин.

– К сожалению, письменного распоряжения не было…

Кочергин пристально, даже очень пристально посмотрел на Чередниченко и недовольно произнес:

– Никогда не пытайтесь валить вину с себя на тех, кого нет и кто не может опровергнуть ваши слова. Это очень плохая привычка.

Меня никогда не радовали чужие неприятности, а вот, тут душа моя возликовала. Чередниченко, безусловно, врал. Курникову он не докладывал. И Кочергин понял это.

Уже в коридоре ко мне подошел Чередниченко и произнес с иронией:

– Новая метла по-новому метет.

– Дурак! – коротко бросил я.

– Что ты сказал? – покраснел Чередниченко.

– Если понравилось, могу повторить, – ответил я. – Но мне кажется, что ты расслышал.

Чередниченко чертыхнулся и пошел к себе.

Несколько слов о Безродном. У нас в управлении две группы по изучению иностранных языков. С начинающими занимаются два приватных преподавателя, а с теми, кто совершенствует знания, Дим-Димыч. Он прекрасно владеет немецким языком. Да и не только немецким. Дим-Димыча можно считать полиглотом. Он отлично знает румынский, свободно объясняется и бегло читает по-французски, неплохо знает чешский и польский.

На сегодняшнее занятие Безродный не явился. Я, как староста группы и замещающий Дим-Димыча в его отсутствие, решил выяснить причину.

– Почему тебя не было сегодня, Геннадий? – спросил я.

– Дела, дорогой мой. Зашился окончательно.

– Работы у всех хватает. А запустишь – труднее будет.

– А я вообще думаю бросить…

– То есть как это?..

– Да так, не до языков сейчас, друг мой. Да и туговато он идет у меня.

Это была правда. Геннадий не проявлял способностей в изучении языка. Он плохо читал по-немецки, еще хуже писал, а говорить не мог. Он не успевал закреплять знания, терял их. Дим-Димыч до последнего времени прилагал прямо-таки героические усилия, чтобы держать Безродного хотя бы на одном уровне. Дим-Димыч и я, да и другие ребята регулярно читали немецкую литературу, ежедневно разговаривали по-немецки друг с другом, слушали немецкие радиопередачи, короче говоря, систематически тренировали язык, а Геннадий ограничивался лишь посещением занятий. И вот решил вообще бросить учебу.

Я не стал его переубеждать, лишь сказал, что останавливаться на полпути плохо. Он ничего не ответил, а когда я собрался покинуть его кабинет, неожиданно остановил меня:

– Минутку, товарищ Трапезников. Хотите работать в моем отделе?

– Это как понимать? – удивился я.

– А так: если согласитесь, я заберу вас к себе и дам второе отделение.

Слова «в моем», «заберу», «к себе», «дам» неприятно резанули слух.

Я ответил:

– Очень неумно заставлять барана выбирать себе мясника.

– Острить пытаетесь? С Брагина пример берете? – усмехнулся Безродный.

Позавчера вернулся из командировки Дим-Димыч. Он приехал ночным поездом и тотчас же позвонил мне. В третьем часу ночи я зашел к нему на квартиру.

Дим-Димыч лежал на диване с папиросой в зубах, закинув руки за голову, и глядел в потрескавшийся потолок.

– Как дела? – спросил я и подсел на край дивана.

– Разругался с начальством, – не меняя позы, ответил Дим-Димыч.