Зачарованная Эви - Гейл Карсон Ливайн

Я дала себе слово не становиться Чудовищем из сказки. Я по-прежнему хотела выйти замуж, чтобы любить и быть любимой. Если бы это было не так, я сохранила бы человеческое обличье, но утратила самоуважение.

А ведь некоторые люди так и не встречают свою настоящую любовь.

* * *

На четвертую ночь пути почва под ногами стала песчаной, лес поредел, сменившись островками низкого можжевельника. Осталось пятьдесят шесть дней.

Шесть прошло.

Наутро, едва рассвело, я вышла на дорогу, рассудив, что мало кто путешествует в такой ранний час, а по дороге я смогу передвигаться гораздо быстрее. Воняло киррийским клематисом. А раньше я так любила этот запах!

Что это за фигура виднеется вдали? Я на цыпочках помчалась вперед.

Фигура стала четче. Оказалось, что это ослик, а рядом с ним на земле лежит какой-то куль. Ослик с седельными сумками был такой костлявый, что моя знахарская половина сразу встревожилась, и такой худосочный, что моя огрская половина на него не позарилась бы, если бы я ела ослов.

Молодой человек, на год-другой старше меня, лежал, укрывшись плащом до подбородка. Когда я увидела его лицо, у меня захватило дух. Огр перестал расценивать его как еду, и верх взяла девушка.

Он был настоящий красавец – даже сейчас, когда спал с приоткрытым ртом. Длинные ресницы, тугие кудри под синей шапочкой, чистая кожа, раздувающиеся ноздри и до того резко очерченные скулы, что у меня заколотилось сердце. Высокий – судя по тому, какой он длинный под плащом. Может, у него и характер такой же восхитительный?

Если бы я только научилась уговаривать! Тогда можно было бы путешествовать вместе. Мы познакомились бы и…

И полюбили друг друга?

Впрочем, я и сейчас могу забрать его и утащить. Наверняка я его сильнее.

Взять его с собой к ограм? Нет.

Может, это Люсинда подстроила так, что он очутился здесь, чтобы дать мне второй шанс? А что, феи так могут? А она поступила бы так?

Должно быть, он почувствовал, как я его разглядываю: глаза у него открылись – карие глаза. Я наблюдала, как меняется их выражение: недоумение сменяется ужасом. И я ощутила этот ужас. Миг – и он вскочил на ноги.

– Не бойся! Я только на вид…

– Съешь моего осла!

И он бросился наутек по дороге.

Я могла бы его догнать, хотя он был и проворен, и ловок, что свидетельствовало о крепком здоровье.

Ослик всхрапнул и ткнулся мне в локоть. Откуда животные знают, что я не стану их есть, даже если мое брюхо так и кричит, чтобы я их сожрала?

Интересно, может, в седельных сумках найдется что-нибудь, что подскажет мне, откуда этот господин родом и куда направляется?

Нельзя рыться в чужих вещах!

И нельзя даже заимствовать сушеное мясо без разрешения.

Ослик стоял смирно, пока я расстегивала сумку, в которой что-то странно топорщилось. Из-под рапиры в богатых ножнах засияла медная кастрюлька, начищенная до зеркального блеска.

Рядом – три бронзовые миски с чеканкой. И миски, и кастрюлька – в льняных чехлах, чтобы не поцарапались друг о дружку.

Разносчик. Труженик, как мы с мамой. Я закрыла седельную сумку, не желая запачкать его товар.

Вторая седельная сумка, ближе к шее ослика, тоже была туго набитая, но не бугристая. Бумаги? Или сушеное мясо?

Бумаги. Читать их тоже дурной поступок. Я вытащила всю кипу. На самом верху лежала долговая расписка от господина Питера из Фрелла (киррийской столицы), выданная гному йагХу. Меня удивил огромный размер долга.

– Огры умеют читать?

В нескольких шагах от ослика стоял господин Питер, и в вертикальном положении он выглядел даже красивее, чем в горизонтальном. Сердце у меня затрепыхалось. Наверное, он решил, что можно подойти, раз я не погналась за ним и не съела его вьючного осла. Страх я ощущала по-прежнему, но теперь его можно было укротить.

Люсинда! Я могу выйти за этого юношу. Превращай меня обратно и дай нам обоим возможность выбрать.

Она не стала. Вот бессердечная фея!

Я сглотнула.

– Огры умеют читать, господин Питер, по роду занятий разносчик.

– Господин Питер, – он изящно поклонился, – по роду занятий коммерсант. У меня есть превосходные…

Он умолк – несомненно, не знал, что можно продать огру. Помимо страха, его охватило профессиональное рвение. Я ощутила и то и другое.

Несмотря на рубаху и штаны, я сделала реверанс, постаравшись, чтобы вышло как можно грациознее.

– Превосходные… – он пару раз моргнул, – гм… платья больших размеров.

Пожалуй, в женской одежде я выглядела бы не так ужасно, но у меня не было ни гроша.

– Я госпожа Эвора, целительница. – Я взмахнула ресницами. – Для друзей просто Эви.

– А, госпожа Эви. Вы лечите, а значит, разумеется, не убиваете.

Я улыбнулась, забыв про клыки:

– Вот именно.

Его страх перехлестнул через край.

– Вы позволите удалиться?

Я попятилась. Еще бы! Ему не хочется болтаться тут со мной.

Он направился к своему ослику, и у того задергался хвост. Похоже, ослик побаивался хозяина. Господин Питер взобрался на него и дернул поводья. Ослик двинулся шагом – в ту сторону, куда направлялась и я.

Я снова свернула с дороги. Одиночество нахлынуло с новой силой, хотя ничего не изменилось.

Я шла, шла и думала о любви. Я любила двух человек: маму и Чижика. Разумеется, я любила маму, потому что она была моя мама, но не только: еще и за то, что она такая добрая, хорошая и любит меня.

Отец умер от колик, когда мне было четыре. Наверное, именно поэтому я решила стать знахаркой – чтобы не дать маме умереть от колик и всего прочего. За это время я вылечила десятки случаев колик с помощью пюре из капусты, кориандра и розмарина. Отца я почти не помнила.

Чижика я тоже любила – за то, что он добрый и хороший, и за то, что мы такие старые друзья, и за то, что он часто болел или считал, что болеет. Каждой знахарке на заре карьеры нужен такой пациент. Кто, кроме Чижика, обратится к двенадцатилетней целительнице?

И мне с ним было хорошо. Он любил длинные романы, и я тоже их любила – как и учебники по медицине. Увлеченно слушал мои рассказы об интересных случаях. Помогал в аптеке: растирал травы, скатывал бинты, следил за отварами на плите, чтобы не убежали.

Но это ведь какая-то скучная любовь.

Примерно год назад мы с мамой сидели в гостиной, когда Чижик уже ушел домой. Я рылась в книжном шкафу в поисках трактата, который куда-то задевала.

– Ты похожа на меня, – заметила мама. – Твой отец никогда ничего не терял.