Айдахо - Эмили Раскович

До и после занятия они всегда перекидывались парой слов, но личный вопрос она задала ему лишь однажды: о том, что он имел в виду, говоря «это наследственное».

Он рассказал, что после пятидесяти его отец начал терять память – из-за ранней деменции. Когда отцу было всего пятьдесят пять, как-то ночью он вышел из дома и стал бродить по окрестностям, а потом забыл дорогу назад. Он замерз насмерть в миле от своего крыльца.

– С дедом та же история, – сказал мистер Митчелл – так она его называла. – Только там было не обморожение.

Он приходил раз в неделю несколько месяцев подряд. Потом учебный год закончился, но он продолжал приходить и летом. Одно утро в неделю она вела летний хоровой кружок, по тем же дням приходил и он, после детей. В жару дверь и окно были открыты нараспашку, но его пальцы все равно оставляли на клавишах темные мазки, которые она потом вытирала смоченной в уксусе белой тряпкой. Если после урока он собирался доставить клиенту нож или съездить на ярмарку ремесел, он звал ее выйти посмотреть на его работы. На улице, у машины, ему было заметно уютнее. Ему нравилось, как внимательно она разглядывает каждую деталь: заклепки из меди и латуни, идеально подогнанные к рукояти, тонкие, безупречные клинки с превосходно отполированными гранями. У каждой модели было свое название: «Оседж-боу», «Клифф», «Нессмук». Эти ножи не были похожи на тот, что украла Джун, брутальнее, но и в чем-то красивее, они предназначались для свежевания. Никаких тебе домиков с розами, никаких самоцветов на чехлах. Эти штрихи он добавил для жены. Рукояти ножей были сделаны из оленьих рогов, или мамонтовых бивней, или железного дерева. Единственным декоративным элементом, не считая заклепок, была гравировка в верхней части клинка. Буква «М» в виде двух горных вершин – его инициал.

Иногда она расспрашивала его про материалы. Он рассказал, что хранит в морозилке хвосты броненосцев, которые идут на рукоятки. Он пропекает их в духовке, постукивает по ним молотком, чтобы раздробить косточки, затем специальным инструментом вычищает мясо и осколки, оставляя один панцирь.

– Хотите верьте, хотите нет, – сказал он однажды, показывая ей отделку на рукояти ножа, – это бакулюм[4] кита.

– Что?

Он рассмеялся.

– Неважно. Скажу только, штука недешевая.

Как-то раз, в августе того года, она сидела в гостиной, а ее соседки играли в карты на кухне. Она читала, звук на телевизоре был выключен. Подняв голову, она увидела на экране фотографию семьи. Мать, отец и две дочери. Улыбающаяся мать наклонилась над одной из девочек, прижавшись щекой к ее щеке. Длинные темные волосы матери спадали светленькой девочке на плечо. Другая девочка, что постарше, с прямыми каштановыми волосами, стояла чуть поодаль с таким видом, будто не ожидала, что уже пора фотографироваться, и не успела сделать подходящее лицо.

Отец прислонился к забору – судя по сверкающим зеленым браслетам на запястьях девочек и чертову колесу на заднем плане, фото было сделано где-то на ярмарке или в парке аттракционов, – и это был Уэйд Митчелл.

В женской исправительной колонии «Сейдж-Хилл» на юго-западе Айдахо есть небольшая библиотека, собранная из пожертвованных книг. Библиотекаршу зовут Клэр. За последние шесть лет Энн разговаривала с ней по телефону пять раз. Голос Клэр подобен ее имени, а имя подобно лезвию ножа – острое, веское и блестящее.

После пикапа устоять перед соблазном позвонить в библиотеку обычно труднее всего. Два ее секрета – пикап и эти звонки – так тесно связаны между собой, что стоит ей устроиться у камина, затопленного поленьями из дровника, и телефон привычно манит ее к себе.

Нет. Какой в этом прок?

Нельзя звонить слишком часто, иначе она привлечет к себе внимание. Хотя, возможно, Клэр уже обо всем забыла. Стряхнув опилки с брюк, Энн идет в спальню и закрывает за собой дверь. Снимает телефон с прикроватного столика, садится на пол спиной к кровати и подносит к уху трубку. Добавочный номер библиотеки она знает. Вскоре на том конце провода звучит голос Клэр. Откашлявшись, Энн обращается к ней, стараясь замаскировать остатки акцента:

– Да, здравствуйте, я хотела бы узнать, пользуется ли спросом одна книга.

– Сведения о выдаче книг конфиденциальны, – говорит Клэр.

Энн перекладывает трубку в другую руку. Все это она уже проходила.

– Да-да, конечно. Меня не интересуют конкретные заключенные. Я думала послать вам еще книгу. Я так понимаю, у вас нет электронной картотеки, но, может, вы заглянете в ту книжку и скажете мне – так, в общих чертах, – пригодилась бы вторая такая или нет?

– Вы, случайно, не звонили сюда раньше?

– Нет, а что?

Клэр вздыхает.

– Назовите автора и заглавие. Я проверю на полке. Но у меня тут уже очередь. Можете подождать?

– Да, конечно. Фамилия автора Джейкобс. – Она делает паузу, надеясь, что Клэр ничего не помнит. – Книга называется «Рисуем лица».

– Хорошо, подождите, пожалуйста.

Энн делает глубокий вдох, слегка меняет позу.

Вот уже шесть лет пособие, которое она нашла в амбаре, покоится на полке в тюремной библиотеке, не тронутое никем. Каждый раз, когда она звонит туда с подобными наводящими вопросами, выясняется, что формуляр пуст. Ни единой фамилии. Почему в месте, где так мало развлечений, никто ни разу не пытался научиться рисовать? Неужели заключенные не видят эту книжку, пробегая пальцами по корешкам?

Но секрет кроется не в книжке. Он кроется в неоконченном рисунке Дженни на страницах для практических заданий. Когда Дженни найдет его, им обеим придется – наконец-то, спустя столько лет – признать существующую между ними связь, и чем чаще Уэйда подводит память, тем больше Энн в этом нуждается.

Она, конечно, знает, что при желании могла бы сама связаться с Дженни. Могла бы написать письмо. Могла бы ее навестить. Но такая прямота просто немыслима. Ей хочется, чтобы Дженни встретилась с ней на полпути. Чтобы они нашли друг друга как чужие люди с общими целями.

В закатном свете, прижимая к уху нагретую трубку и пытаясь расслышать слова заключенной на том конце линии, Энн разглядывает свои ноги в ботинках и розоватое пятно на ковре.

Она никогда не думала об этом пятне. Но почему-то именно сейчас, на полу, с трубкой в руке, она ощущает невероятную уверенность: это лекарство. Сироп от кашля. Капнул с ложки, которую женщина протягивала темноволосой девочке.

Присутствие Дженни, почти осязаемое, обрушивается на нее так внезапно, что кружится голова. Подобные моменты никогда не кажутся ей фантазиями (хотя понятно, что они не могут быть ничем иным), для нее это скорее воспоминания, накатывающие с такой быстротой и силой, что их легко принять за свои. Энн позволяет им уносить себя. Всегда. Разве могут они быть ненастоящими: утро среды, шум телевизора в соседней комнате и шорох хлопьев, сыплющихся в миску, маленькая девочка, Джун, вялая и капризная из-за температуры, твердит, что ей обязательно надо в школу, что оставаться дома никак нельзя…