Мор - Лора Таласса

Переворачиваюсь на другой бок, чтобы хоть на пару секунд забыть о том, что он существует, и вообразить, что этого нет – ни его, ни этого дня, вообще ничего.

Так я лежу некоторое время. Достаточно долго, чтобы подумать о своих ребятах из команды – живы ли они, пережили ли лихорадку? Я заставляю себя представить, что они в порядке, прячутся в охотничьем домике моего деда и играют себе в покер, сидя у костра, как мы сиживали, бывало, когда я была совсем девчонкой.

Они думают, я умерла.

Я вспоминаю папины слезы в начале этой недели. В каком шоке были они все. Он ведь так гордился, когда я поступила в пожарную команду. Он никогда и не хотел, чтобы я шла в университет, и неважно, что с раннего детства я была помешана на английской литературе, настолько, что однажды пришла на праздник в костюме Эдгара По (вот такая я была сексапильная девица), или что по выходным я часами сидела и писала длинные поэмы. А уж когда появился всадник, университет навсегда отошел в область сладких грез.

Слишком непрактично, говорил мне папа. Да и куда ты потом подашься со своим дипломом?

Интересно, что бы он сказал сейчас…

– Всадник, – зову я.

Тишина.

– Я знаю, что ты меня слышишь.

Он не отвечает.

– Ты серьезно? Решил мне бойкот объявить?

Он недовольно вздыхает. Ура.

Я вытягиваю из покрывала торчащую нитку.

– Мы тянули жребий, – начинаю я. – Чтобы решить, кто будет тебя убивать.

Мор молчит, но я чувствую его взгляд на спине.

– Нас оставалось четверо, – продолжаю я. – Я, Люк, Бриггс и Феликс. Мы вместе работали в пожарной части, а в последние несколько дней до твоего появления помогали городским властям оповещать горожан, что им необходимо эвакуироваться. Конечно, мы не были уверены, что ты проедешь через наш городок. Уистлер не такой уж большой, зато он лежит прямо на трассе Си-ту-Скай, того самого шоссе, вдоль которого ты двигался, судя по сводкам в новостях. Когда мы затеяли историю со жребием, остальные пожарные уже уехали, вместе с семьями. А мы, у кого своих семей нет, остались.

Перед глазами у меня встает папино лицо.

У тебя была семья, как и у Феликса, Бриггса и Люка. Только своих детей не было и мужа, а у ребят жен. И в конечном итоге именно поэтому мы и остались на эту последнюю смену.

Меньше народу будет по нам тосковать.

– Нас осталось четверо, – продолжаю я, – и мы подумали, что…

– Зачем ты мне это рассказываешь? – перебивает Мор.

Я делаю паузу.

– Разве тебе не интересно узнать, почему я в тебя стреляла? – спрашиваю я.

– Я знаю, почему ты стреляла в меня, смертная, – голос всадника звучит резко. – Ты хотела остановить распространение лихорадки. Все эти оправдания нужны не мне, а тебе самой.

Это заставляет меня заткнуться.

Я пыталась спасти мир. Я не злая и не жестокая, какой ты меня считаешь, хотела я сказать. Но почему-то его слова выжигают все мои объяснения, как кислотой.

В комнате надолго становится тихо.

– Ты прав, – заговариваю я после долгой паузы, переворачиваясь, чтобы видеть его. – Так оно и есть.

Мои доводы не имеют для него никакого значения, они не меняют того факта, что я стреляла в него и подожгла. Что я не слушала, когда он умолял меня остановиться.

Всадник сидит, положив руки на согнутые в коленях ноги, уставившись на меня пронизывающим взглядом.

– Чего ты надеешься добиться, соглашаясь со мной? – спрашивает он.

– Ты тот, кого все называют Мором Завоевателем, – отвечаю я. – Разве ты можешь вспомнить хоть раз, когда ты проиграл спор?

Мор хмурится.

Я снова тяну за нитку.

– Хочешь верь, хочешь нет, но вообще-то я сожалею.

– О чем?

– О твоем убийстве – или, по крайней мере, попытке, – двойной, между прочим, потому что после того выстрела в упор Мор выжил только потому, что он бессмертный.

Он отвечает мне сухим смешком.

– Ложь. Ты говоришь так только потому, что ты моя узница и боишься того, что я собираюсь с тобой сделать.

Это верно, мне страшно при мысли об ужасных муках, которые приготовил для меня Мор, но…

– Нет, – говорю я вслух, – я сожалею не о том, что пыталась тебя убить. Я в полном ужасе от того, что именно с тобой сделала и ненавижу себя за это, но не жалею о том, что вызвалась на это. И все-таки, мне жаль.

Всадник очень долго молчит, сверля меня взглядом.

– Спи, – говорит он наконец.

И я засыпаю.

Я просыпаюсь посреди ночи, вырванная из сна звуками плача.

Удивленно осматриваюсь.

Думала, что все соседи успели эвакуироваться…

Только пошарив рукой вокруг кровати и не нащупав масляной лампы, я понимаю, что здесь нет лампы.

Это не моя комната. Не моя квартира.

Воспоминания последних дней окатывают меня холодным душем.

Жребий на спичках, покушение на Мора, жестокое испытание бегом, которое продолжалось, пока я не свалилась без сил. Вместе с нахлынувшими воспоминаниями возвращается боль.

Ты заварила эту дерьмовую кашу, Берн, тебе ее и расхлебывать.

Звуки плача сбивают меня с мысли, и я вспоминаю про хозяйку дома. Сколько часов назад мы остановились у ее двери?

Двенадцать? Больше? Меньше?

Я снова пытаюсь нашарить лампу. Теперь, когда с электричеством постоянные перебои, люди держат масляные лампы и фонари. Пальцы скользят по прикроватному столику, однако натыкаются не на лампу. Это стакан с водой, а рядом кувшин.

Неужели это Мор поставил?

Это не укладывается в голове. Слишком уж добрый поступок для такого, как он.

Я выбираюсь из-под одеяла, встаю и тихонько выхожу в прихожую, собираясь идти на звук, который слышится, кажется, из комнаты в глубине дома. Но останавливаюсь.

Что ты хочешь сделать, Сара? Утешить ее? Ты вторглась в ее дом, как та девочка из сказки про трех медведей. Неужели ты думаешь, что она захочет иметь с тобой дело?

Обвожу взглядом полутемный коридор один раз, другой, ищу Мора. Крадучись возвращаюсь в свою комнату. В темноте видно неважно, но уж всадника я бы точно заметила, но его здесь нет.

Он ушел.

Я не позволяю себе терять время на раздумья, куда отправился Мор. Неизвестно, много ли у меня времени до его возвращения.

Так что не будем его терять.