Мор - Лора Таласса

– Бога? – договаривает он за меня. – Ты в самом деле полагаешь, что Он тебе поможет?

Пытливый исследователь во мне тут же цепляется к этим словам, но сейчас не совсем подходящий момент для того, чтобы разгадывать тайны мироздания.

Я шумно вздыхаю.

– Слушай, если жалеешь, что оставил меня в живых, лучше убей. Но если ты зациклился на своей идее, я была бы очень благодарна, если б ты стянул с меня эти проклятые джинсы.

– Ты будешь страдать, если обделаешься? – интересуется он.

Я колеблюсь. Он и не скрывает, что вопрос с подвохом.

Как лучше ответить, чтобы не напортить себе?

– Да, – вздыхаю я наконец, решив выбрать правду, – буду.

Он снова с довольным видом опирается на дверь.

– Как я уже сказал, я не расположен тебе помогать.

Он, однако, не собирается и уходить. Но теперь я благодарна уже за то, что он отвел меня в сортир.

Стиснув зубы, я снова пробую расстегнуть джинсы. Веревка впивается в истертые запястья, и они протестующе вспыхивают болью. Я вожусь мучительно долго, но все-таки мне удается расстегнуть молнию, стянуть джинсы, а за ними следом теплые подштанники и трусы.

Мор безразлично смотрит в мою сторону, его взгляд скользит по всей этой красоте, выставленной на обозрение.

Убейте меня.

Он кривит губу.

– Уж извини, – реагирую я, – но если тебе так неприятно, можешь подождать за дверью. (И дай мне спокойно сходить в туалет, а потом удрать.)

– Справляй свою нужду, смертная. Я устал здесь стоять.

Бормоча под нос проклятия, выполняю его пожелание.

Всадник Апокалипсиса смотрит, как я писаю.

Никогда в жизни я не смогла бы догадаться, что из всех фраз на английском языке мне когда-то придет в голову именно эта. Я подавляю истерический смех. Я скоро умру, но, похоже, сначала убьют мое чувство собственного достоинства.

Вытереться, спустить воду, натянуть штаны – все это занимает даже больше времени – а потом я еще и мою руки.

Хорошо хотя бы, что здесь пока есть вода, чтобы вымыть руки. В отличие от бытового электричества водоснабжение пострадало намного меньше. Почему так – не знаю, хоть убейте, но я не жалуюсь. Это помогло нам справиться с массой пожаров с тех пор, как мир покатился к чертям.

Когда я заканчиваю, всадник ведет меня по коридору обратно и при этом так дергает за поводок, что я едва не падаю. А потом опять привязывает меня к перилам, а сам возвращается к печке.

– Значит, вот чем ты занимаешься? – спрашиваю я. – Ходишь из города в город и занимаешь чужие дома?

– Нет, – бросает он через плечо.

– Тогда почему мы здесь?

Он с шумом выдыхает, как будто я его просто дико раздражаю, – а так оно и есть, но, честно говоря, это только начало, наш паренек, считай, ничего еще не видел, – и игнорирует мой вопрос.

Это его любимый ход, как я начинаю понимать.

Я перевожу взгляд с его спины на свои израненные запястья.

– Что случилось с остальными? – спрашиваю я тихо.

– Какими остальными? – отрывисто отзывается он.

Я реально в шоке от того, что он мне ответил.

– С теми, кто тоже пытался тебя убить.

Всадник отворачивается от печи, в ледяных глазах пляшут отсветы огня.

– Я покончил с ними.

И я не вижу на его лице ни малейшего сожаления по поводу их смерти.

– Значит я у тебя первая жертва похищения? – уточняю я.

Он фыркает.

– Едва ли жертва, – говорит он. – Тебя я решил сохранить и сделать из тебя показательный пример. Возможно, тогда другие недоумки хорошенько задумаются, прежде чем захотят уничтожить меня.

Сейчас и только сейчас до меня доходит, в чем ужас моего положения.

Я не дам тебе умереть. Слишком быстро. Страдания созданы для живых. И поверь, я заставлю тебя страдать.

По спине бегут мурашки. Стертые до крови запястья и ноющие ноги, судя по всему, еще цветочки.

Худшее впереди, теперь я в этом уверена.

Я все еще не заболела.

И до сих пор жива. Впрочем, последнее не вызывает у меня большого энтузиазма.

На следующий день все тело болит еще сильнее. Раны на руках – сплошная острая, пульсирующая боль, плечи сводит и дергает, потому что я связана и часами сижу в одной позе, желудок уже готов переварить сам себя, а ноги ватные и ни на что не годны.

И я по-прежнему привязана к этим гадским перилам.

Единственная радость – несколько стаканов воды, принесенных мне Мором (один из которых я нечаянно вылила на себя, потому что руки связаны, а Бог явно ненавидит меня), да тот факт, что всадник любезно согласился снова отвести меня в туалет, «чтобы не пришлось чувствовать мою мерзкую вонь».

Ненавижу ублюдочного красавчика.

– Но главное, будь верен сам себе, – бормочу я себе под нос. Строчка из «Гамлета» возникает в памяти ни с того ни с сего. Ее смысл стал избитым, истерся, как речные камни, от времени и бесконечных повторений – и все равно эти слова производят на меня впечатление. – Тогда, как вслед за днем бывает ночь…[1]

Мой голос прерывается при виде Мора.

Вчера вечером он был одет в джинсы и фланелевую рубашку, зато сегодня утром облачился в черный костюм, который сидит на нем как влитой. Что ткань, что покрой его одежды выглядят, как ни странно, одновременно древними и остромодными, но я не могу объяснить, в чем тут хитрость. Может быть, дело даже не в костюме, а в этой короне на его голове или в луке с колчаном, небрежно закинутыми за плечо. В любом случае, вид у него явно нездешний.

– Я собираюсь отвязать тебя, смертная, – говорит он вместо приветствия, – но имей в виду: если попытаешься сбежать, я подстрелю тебя и снова притащу сюда.

Я смотрю в глубокий V-образный вырез его темной рубашки, где виднеется край светящейся татуировки.

– Ты слышишь меня? – спрашивает он.

Растерянно моргнув, я поднимаю глаза на его лицо.

Все зажило окончательно, не осталось и воспоминания об ожогах – даже волосы отросли до прежней длины. Всего сутки понадобились ему, чтобы полностью восстановиться. Какая досада.

– Если дам деру, мне крышка. Усекла.

Сдвинув брови, он секунду смотрит на меня, хмыкает. И тащит меня на кухню.

Ногой подталкивает ко мне стул.