Как раскрыть убийство. Истории из практики ведущих судмедэкспертов Великобритании - Полин Тремейн

С последнего экзамена я вышел на час раньше остальных и очень переживал, что забыл написать что-то очень важное, но, к счастью, страхи не оправдались, я окончил обучение с отличием и получил технический диплом. Меня повысили с младшего до полноправного техника-лаборанта, что по времени совпало с появлением у меня постоянной девушки по имени Джеки, преданной поклонницы нашей рок-группы.

Мое положение самого юного и самого незначительного сотрудника Музея Гордона изменилось после реорганизации отдела: коллега перевелся в другое медицинское отделение, и его обязанности перешли ко мне. Параллельно с работой в музее он проводил анализ органов жертв, которые погибли в результате утопления и которых профессор Симпсон систематически доставлял к нам на стол. Всегда можно было безошибочно определить, что профессор передал ему материалы расследования: за коллегой тянулся шлейф резкого неприятного запаха разлагающегося человеческого тела. С его уходом обязанность по выполнению расследований такого рода перешла ко мне как к начинающему гистологу.

Однажды я занимался изучением не одного, а сразу трех дел по факту утопления. К тому времени, как их выловили из Темзы, все три трупа уже сильно разложились. Самое неприятное в процессе гниения — это запах, который глубоко проникает повсюду и не выветривается. К нему невозможно привыкнуть, и чем дольше ты сидишь вблизи него, тем отвратительнее он становится. Запах забирается далеко в носовые пазухи, просачивается в поры и сопровождает тебя весь остаток дня.

Несмотря на то что на мне весь день была защитная маска, я не мог не чувствовать ужасной вони, которая постепенно пропитывала волосы, кожу и одежду. Вечером я опустился на свое место в закрытом купе старомодного вагона на двенадцать человек и, как обычно, смотрел в окно, пока поезд оживленно заполняли пассажиры со станции «Лондон Бридж». Спустя несколько минут, уже перед самым свистком, я огляделся и обнаружил, что остался совсем один. Несложно было догадаться, почему все покинули мое купе в такой спешке. Я бы тоже с удовольствием сбежал от гнусной вони, если бы смог.

Гистология быстро превратилась в важнейшую часть моей повседневной работы. Я получал колоссальное удовольствие от исследований и даже ставил перед собой цель обработать определенное количество образцов за ограниченный период времени, а потом стремился побить собственные рекорды. Поскольку ежедневно мне приходилось обрабатывать огромное количество гистологического материала, я познакомился с многочисленными видами заболеваний. Я с таким энтузиазмом выполнял работу и так мастерски применял техники окрашивания, что вскоре люди начали спрашивать моего совета. Смею сказать, что в Медицинской школе у меня сложилась репутация эксперта в данной области.

Печальный побочный эффект такого рвения проявил себя очень скоро. На работе я каждый день пользовался формалином, не подозревая о его токсичности. Вскоре у меня развился профессиональный контактный дерматит — чрезвычайно изнурительное и тяжелое заболевание, от которого отекали пальцы, а на сгибах фаланг появлялись глубокие болезненные трещины. При контакте с формалином кожа сохла и слезала чешуйками. Стоило только поднять тяжелую банку или прибор, да и просто крепко ухватиться за любой предмет, как кожа на ладонях трескалась.

В то время мы не знали, что из всех химикатов, с которыми мы контактировали, именно формалин вызывал эти мучительные симптомы. В инструкциях по технике безопасности и охране труда не было рекомендации носить защитные резиновые перчатки при работе с образцами, поэтому мы обходились без них. И до тех пор, пока у меня не появилась своя секционная в отделении судебной медицины (где без резиновых перчаток нельзя было подступиться к работе с материалом), к моему контактному дерматиту относились как к неприятной издержке профессии.

В 1972 году профессор Симпсон решил объединить гистологические лаборатории Музея патологии Гордона и отделения судебной медицины. Он спросил, заинтересует ли меня перевод в отделение на постоянное место научного сотрудника. Я страшно обрадовался этому предложению и предвкушал переход на новую должность. С того момента мой круг обязанностей расширился до нескольких направлений медицинской экспертизы.

Настала пора перемен. Мы с Джеки поженились сразу после того, как я перевелся из музея, и у нас родилось двое детей: Росс в 1976 году и Джемма в 1979-м.

В тот период профессор Симпсон готовился выйти на пенсию и уже ушел с поста куратора Музея Гордона, и бразды правления перешли в руки профессора Мэнта, его заместителя.

В 1977 году, когда мне было 28 лет, меня повысили до старшего научного сотрудника. Во время отсутствия патологов я вел бухгалтерию, заказывал химикаты и оборудование для нужд отделения. Мне было прекрасно известно, что на свою зарплату я никогда не смогу стать миллионером. Само собой разумеется, что вознаграждение за работу ты в основном получаешь в виде удовольствия от процесса, а не в денежном эквиваленте. Именно поэтому я никогда не упускал возможности вместе с лаборантами из других отделений больницы принять добровольное участие в испытании медицинских препаратов. В то время сто фунтов казались вполне приемлемой компенсацией за незначительные неудобства. Деньги для семейного человека никогда не лишние. Я ничего не имел против того, чтобы иногда проводить выходные в палате с другими коллегами-добровольцами, где мы лучше узнавали друг друга и общались в неформальной обстановке без белых халатов.

Тесты, в которых мы принимали участие, проходили за несколько лет до катастрофы испытания «Человек-слон», когда сразу после введения препарата у волонтеров проявились страшные побочные эффекты. Спустя несколько минут люди заметались в агонии, у них появились ужасные отеки и стали отказывать внутренние органы, а один из участников потерял кончики пальцев на руках и ногах из-за спазма сосудов, вызванного нарушением функций организма. Что до меня и всех остальных, кто приходил со мной на тестирования, мы без зазрения совести становились подопытными мышами и добровольно шли на риск. Видимо, мы родились под счастливой звездой, потому что ни разу не испытали даже легких побочных эффектов.

Между нами устанавливалось чувство товарищества. Пока медсестры измеряли давление и проверяли общее состояние здоровья, мы непринужденно болтали с ними. Каждый из нас без лишних раздумий мирился с любым дискомфортом и, не моргнув глазом, терпел боль и зуд, чтобы не прослыть на все отделение слабаком.

Если испытания проходили в будний день, то мы сразу после получения дозы возвращались к рабочим обязанностям. В сущности, это был легкий заработок — нужно было только не опоздать на последний осмотр и вовремя сдать кровь. Нам не требовалось отпрашиваться на день с работы, мы не теряли зарплату и не тратили на участие в тестировании свое личное время — только рабочее, что не составляло особого труда.

* * *

У меня сохранились яркие впечатления об испытании одного медикамента, хотя подробности я помню довольно смутно. Это был самый веселый эксперимент, в котором мне довелось участвовать. Скажу вам по секрету, все дело в алкоголе, которого было ОЧЕНЬ много. На нас тестировали лекарство по типу «Зантака» для лечения язвы желудка. Исследователи поставили цель выяснить, как именно попавший в кровеносную систему лекарственный препарат взаимодействует с алкоголем. Обычно медикаменты такого типа не рекомендуется принимать со спиртным (случайно или преднамеренно), и нас предупредили, что мы можем испытать необычно сильное опьянение. Мы были молоды, и данная перспектива нас совершенно не смущала, поэтому мы с радостью согласились на бесплатные напитки!