Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

22 августа во второй половине дня в Осовце оставалось всего 22 полевых и три устаревших крепостных орудия. 57 полевых орудий передали в качестве подвижной артиллерии в 57-ю и 111-ю дивизии, оборонявшие крепость, из которых теперь формировался сводный корпус под командованием Бржозовского в составе 1-й армии.

К 23.00 три старых орудия и участок, который они прикрывали, были взорваны. В качестве взрывчатки использовали до 92 тонн дымного и бездымного пороха и динамита.

Как крепость Осовец не играл большой роли. Просто ее прежний комендант Шульман решил еще в октябре 1914 г., что не будет вреда, пусть это и потребует затрат времени, если гарнизон займется укреплением так называемой позиции «Сосна», ряда окопов на правом берегу реки Бобр примерно семь верст длиной, расположенных за две версты впереди крепости. Эти позиции не давали немецким артиллеристам лично наблюдать за результатами огня тяжелой артиллерии, тем самым спасая форты.

Поразительной, вызывающей горячее сочувствие чертой того наступления были огромные массы беженцев, заполнявшие все дороги по мере отступления русских войск. Казалось, все польские крестьяне уходят из районов восточнее Вислы. По заявлениям русских, они не заставляли их сниматься с насиженных мест, разве что их деревни могли стать полем грядущих боев. Тем не менее у тех, кто оставался, приказывали реквизировать весь скот, включая лошадей, запасы мяса, чая и табака. А лишенные средств выживания не смогли бы оставаться в своих домах. К сожалению, гражданские службы всегда эвакуировались первыми, и выполнение реквизиций ложилось на плечи службы военных интендантов. Тем, за неимением специального контингента, приходилось выполнять эту работу грубыми и грязными методами. Тыловые власти были поставлены перед лицом всеобщего массового движения людей, напоминавшего национальную миграцию. Даже при наличии поездов последние были бесполезны для крестьян, которым приходилось перевозить с собой огромные массы грузов. Они передвигались на своих длинных польских телегах, в которые обычно запрягались по две лошади. Отец семейства управлял движением, мать сидела поверх груды семейного имущества в окружении целого роя детей младшего возраста. Старшие сыновья и дочери гнали по дороге коров или стайки гусей или свиней.

В районе Вельска мне пришлось проехать около двадцати миль мимо сплошного потока беженцев.

Некоторые из них пришли от самого Плоцка (Полоцка), и эта дорога заняла у них целый месяц. Я спросил, почему они уехали, оставив свои дома, на что крестьяне отвечали, что если бы они остались, то им пришлось бы голодать, так как «немцы заберут все, а русские в любом случае не дадут нам голодать». Если же их спрашивали, куда они направляются, они отвечали, что сами не знают.

Польское крестьянство – одно из лучших в мире: скромные во всем, непьющие, работящие и религиозные люди. Самообладание, с которым эти бедняги встречали свои беды, заставляло сердце каждого переживать за них. Женщины часто тихо плакали, на многих лицах было написано бесконечное отчаяние, но никто не жаловался и не срывался. Я видел, как один крестьянин вел повозку, на которой сверху на пожитках лежало тело его жены, которая умерла от дорожных лишений. Их дети лежали вокруг нее на подстилках. Так они и ехали, пока не прибыли на католическое кладбище. Красный Крест открыл пункты питания по дороге, где путникам бесплатно давали чай и хлеб. Русские солдаты относились к беженцам с настоящей теплотой. Интендантские службы получили указания покупать у них скот по честным ценам. И все же никто так никогда и не узнает, как много этих бедных людей погибло во время своего вынужденного паломничества. На следующий год мне довелось снова побывать на той дороге: через каждые несколько сот метров стояли грубо сколоченные кресты, обозначавшие общие могилы, где хоронили жертв холеры. Некоторые польские беженцы добрались даже за Урал. Еще через четыре года в районе Омска в землянках жили поляки.

Вечером 25 августа я покинул штаб 1-й армии в Гродно и отправился в Петроград.

17 августа 1915 г., когда прекратила работу железнодорожная ветка Белосток – Брест, война на Восточном театре вступила в новую фазу. До этого, проводя операции на «передовом театре», русское командование использовало фактор наличия развитой сети железных и шоссейных дорог, построенных в 80-е гг. Теперь же русским армиям предстояло действовать на территориях, насыщенность которых шоссе и железными дорогами была ниже, чем в Польше, примерно в той же мере, в какой дорожная сеть Польши была слабее Восточной Пруссии.

От идеи использования поперечных железнодорожных путей пришлось сразу же отказаться. На сто миль строго на восток от Варшавы вели пять параллельных фронту путей, но отступавшей русской армии приходилось преодолеть от Брест-Литовска в восточном направлении еще 120 миль, прежде чем выйти к шестой ветке от Вильно до Сарны.

До того, как армия была выведена из Польши, задержки в перебросках войск часто объясняли нехваткой подвижного состава. Казалось бы, сокращение путей на 12 тыс. верст должно было улучшить положение: на оставшемся километраже увеличилось бы количество паровозов, вагонов и персонала на каждую оставшуюся версту. Однако на самом деле эти преимущества сводились на нет потерей нескольких хорошо оборудованных станций, поскольку те, что остались в распоряжении русского тыла, не могли справиться с огромным потоком грузов. Кроме того, уязвимым местом стало и управление подвижным составом. Вагоны с эвакуированной артиллерией и другой техникой, о которых отсутствовали указания по поводу их дальнейшего назначения, неделями занимали подъездные пути, места на которых стали буквально бесценными.

Такая неорганизованность на железных дорогах в огромной степени увеличила трудности, стоявшие перед русским командованием в то время, когда стратегическая обстановка требовала срочной переброски значительных масс войск с центрального участка фронта и левого фланга на правый фланг.

Здесь Плеве, который перевел свой штаб сначала из Митавы в Ригу, а потом и в Крейцбург (теперь – Екабпилс. – Пер.), вплоть до середины июля удавалось не допускать дальнейшего продвижения Неманской армии фон Белова. Однако сразу же после удара немцев по 1-й армии на Нареве противник начал новое наступление в Курляндии. После захвата Виндавы и Тукума до 18 июля немцы сумели сократить фронт, выдвинув левое крыло своих войск к Рижскому заливу. Русские стойко обороняли Шавли (Шяуляй) и Митаву (Елгава), но все же эти города пали соответственно 23 июля и 1 августа. В Шавли, основном центре кожевенной промышленности, противнику досталось кожи на 400 тыс. фунтов стерлингов, в которой остро нуждались сами русские[25].

Теперь под угрозой оказалась не только Рига, но и Двинск, захват которого противником привел бы к тому, что железнодорожная ветка Петроград – Варшава оказалась бы перерезанной. Но, как оказалось, после того, как 18 августа действующая на фланге армия генерала Эйхгорна заняла Ковно, до этой жизненно важной артерии для русского тыла станет еще ближе, если немцы нанесут удар через Вильно.