Пришествие Зверя том 2, Антология - Дэвид Гаймер

«Лэндрейдер» — это боевой зверь, наименее элегантный в арсенале Ангелов Смерти, однако же несравненный при исполнении своей единственной функции. Его многослойная композитная броня максимально неуязвима — насколько это доступно человеческим технологиям, к тому же танк оснащен впечатляющей огневой мощью. Наземный аналог десантной капсулы или абордажной торпеды, он с сокрушительной силой переносит космодесантников в яростное, мерно бьющееся сердце боя. Его защита, вооружение и двигатели позволяют ему крушить вражеские войска, технику и даже укрепления на пути к цели.

Передняя машина приблизилась к каменным золоченым воротам Сенаторума Империалис.

Спонсонные лазпушки словно ощупали на расстоянии впечатляющее оборонительное сооружение. Рядом встали еще две машины. Четвертая, и последняя, редчайший образец модификации «Ахилл», предназначенной для прорывов в ходе осад, расположилась сзади. Установленная на носу пушка «Громобой» и спонсонные мультимелты нацелились на ворота.

Имперские Кулаки были мертвы. Их уничтожила Ардамантуа. Но их служители, «Фаланга», казармы ордена — здесь, на Терре, их арсеналы и замороженное геносемя — это все еще оставалось. Орден собирал силы для последнего отчаянного рывка.

«Ахилл» запустил двигатели на полную мощь; танк, подобный тарану для сноса зданий, как будто напрягся перед рывком.

Его ультиматум был более чем ясен.

Лейтенант Черных Люциферов, командовавший стражей, появился в окне-бойнице кордегардии над воротами. Рука его была прижата к наушнику, и он взволнованно говорил в проводной вокс на стене.

Курланд открыл верхний люк «Ахилла» и вышел на крышу танка, потом на дорогу. Слуги капитула в золотистых табардах, размахивая лазерными винтовками и изукрашенными клинками, вылезали из люков и бежали брать под охрану медленно раскрывающиеся ворота. За ними из каждой машины последовал Имперский Кулак.

Сдиратель, Багровый Кулак, Черный Храмовник и Кулак Образцовый.

Курланд знал их под именами — Полушарие, Отпущение, Вечность и Дневной Свет.

Каждый из них гордился своим наследием, различиями, которые появились между ними и их братьями на протяжении тысячелетия. Но это была заученная гордость. Ее внушали им с рождения, подпитывая ритуалами и муштрой. Теперь, когда их призвали домой и они снова были братьями, это значило нечто большее, нежели просто слова. Каждый из них был в ярко-желтой броне Имперских Кулаков, и на наплечнике у него красовалась черная латная перчатка. Вся левая половина нагрудника кирасы Вечности была занята таким же изображением, и желтая навощенная ткань развевалась на рукояти его меча.

Они последовали за Курландом, вооруженные, сосредоточенные, все — воплощение лучшего, чем может стать человек, пятеро гордых сынов Дорна — и они наступали на Великий Зал.

В Сенаторуме был перерыв.

Мелкие лорды в военной форме и пышных гражданских одеяниях расхаживали по вестибюлю вокруг накрытых столов с канапе, попивая рекаф и разговаривая приглушенными голосами о предварительном заседании. Воздух трепетал от самодовольства и звона хрусталя. Сервиторы-херувимы собрались под фреской, изображающей Императора, провозглашающего Имперское Кредо, вились вокруг колонн вместе с дронами вид-захвата, таскали за собой пергаментные свитки. Из уборной спешили целым потоком важные особы, со все еще влажными руками, направляясь к дверям Великого Зала. По вокс-передатчикам, установленным под сводами, неслись вежливые мелодичные призывы, собирающие всех на совещание.

Все это прекратилось, едва вошли Курланд и Последняя Стена.

Космодесантники возвышались над высокопоставленными смертными, словно божественные рыцари из легенды. Несколько сотен Черных Люциферов, офицеров Адептус Арбитрес и дворцовой стражи — и вместе с ними облаченные в ливреи атташе Верховных лордов — смотрели из прилегающих помещений и коридоров, не смея приблизиться. То ли из страха перед его братьями, то ли из нежелания входить под чужую юрисдикцию — Курланду было все равно.

Он повернулся к дверям.

Двери были огромные, дубовые, с серебряной инкрустацией, излучающей энергопоглощающее защитное поле. Они тоже были открыты. Курланд прислушался к тому, что происходит за ними. Его ухо Лимана дало ему возможность разобрать голос экклезиарха Месринга, читающего благословение перед началом работы.

— Bestia, qui in sapientia.

Поскольку приверженность Адептус Астартес светской Имперской Истине минимизировала прямой контакт с Экклезиархией, он мало знал о подобных практиках.

— Benedicat serviamus in regens et nos iterum.

Но даже ему обращение Экклезиарха показалось странным.

— Ave Veridus est.

Размышлять об этом времени не было, и космодесантники прошли через открытые двери в Великий Зал.

Помещение с амфитеатром сидячих мест было почти пустым. Ряд за рядом деревянные скамьи с откидными спинками окружали помост и похожую на отару овец толпу мелких чиновников, толкущихся вокруг своих мест. Как Курланд и предполагал, экклезиарх Месринг находился на помосте. Волосы его и одежда были в беспорядке, глаза горели каким-то звериным огнем. Он говорил, и голос его с задержкой лился из вокс-передатчиков по периметру зала.

Лорд-адмирал Лансунг и генерал-фабрикатор Кубик сидели — единственные среди присутствующих; они обменивались язвительными замечаниями через несколько кресел. Остальные ходили вокруг главной платформы, разминая ноги и попивая очищенную воду и вполуха слушая консультантов, аналитиков и кодификаторов, таскающихся за ними по пятам.

Лансунг первым заметил Курланда.

Лицо его побелело, когда Полушарие и Отпущение прошли в галереи со стоячими местами, огибающие зал, и нацелили болтеры на помост. Еще бы — политические интриги старого дурака сделали больше для уничтожения Имперских Кулаков, чем любой орк или хром. Люди начали кричать и падать в промежутки между рядами. Дневной Свет и Вечность держались поодаль, подняв меч и копье, когда Курланд прошагал по проходу.

Сбоку стояла колоссальная статуя Рогала Дорна — лицом к залу, словно лично гарантируя безопасность всех делегатов, но взгляд примарха был направлен на помост в вечном осуждении последователей своих богоподобных братьев и отца.

Там Курланд остановился.

В Великий Зал вели и другие двери, до помоста можно было добраться и по другим проходам, но Курланд изучил поле боя и знал, что к чему. Его броня сияла совершенством в лучах подсветки, направленной на статую: он абсолютно намеренно встал — в таком облачении — рядом со своим примархом, символом вечности этого зала.

Удин Махт Удо стащил экклезиарха с помоста. Он обеими руками ухватился за аналой и гневно взирал на яркую, почти театральную подсветку над веером вокс-передатчиков. Его украшенная галунами форма гранд-адмирала сияла белизной и была увешана медалями — живое воплощение власти и высокомерия. Изрытое шрамами лицо покраснело от ярости, больной глаз поблескивал перламутром.