Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

Но нет, конечно, она не потеряет. Она медленно улыбается.

– Да. С этого дня все пойдет по-другому. Теперь я и правда буду твоей женой, а все остальное неважно.

Ревир беспокойно улыбнулся, засмеялся коротким, беззвучным смехом. Он не сводил глаз с Клары.

Кречет опустил глаза и уставился на башмаки Ревира. Обидно, они оба про него не думают, совсем забыли, что он тут. Он уже не такой маленький. Он все замечает лучше прежнего. Ревир так странно, в упор смотрит на Клару… смотрит так, что хочется закрыть глаза и не видеть.

– Ты слышишь, Кречет? Все остальное неважно, – сказала Клара. Наклонилась к сыну, обняла. – Отец будет о тебе заботиться, у тебя начнется другая жизнь… мой маленький Кречет вырастет таким, как отец, станет большой, сильный, богатый…

– Почему ты его так называешь, Клара?

– Мне так нравится, такое я ему придумала имя.

– А Кристофер чем плохо?

– По бумагам он Кристофер, а я его зову по-своему, – возразила Клара. – Нельзя, что ли? Я, когда была беременная, видала тут в журнале портрет одного человека, Робин его звать, важный артист в кино, до чего красивый, и столько денег у него… Я тогда подумала, если будет мальчик, как его назову? Подумала, назову Кречет, я раз на картинке видала – птица гордая, ничего не боится, глаз строгий, холодный. Под картинкой было написано – они сильные, опасные. Так-то лучше, а то что ж называть Робин, это вроде воробушка. Так и решила тогда. Вот и зову – Кречет.

– В школе его зовут Кристофер.

– Ну ясно, мне-то какое дело, – сказала Клара. – А я его зову Кречет. Больше никто не может его так звать.

Минуту все молчали.

– Ребята меня зовут Крис, – сказал Кречет.

– Крис, Кристофер. По-моему, хорошее имя, – сказал Ревир. – Я сам его выбрал. Господи, как давно это было, правда? Столько лет прошло…

– Ему семь. Да, много времени.

– Я уж и не думал, что настанет этот час… что ты наконец придешь в этот дом…

– Ну да, что она умрет. Очень долго она умирала, – сказала Клара. И потерлась щекой о щеку Кречета; очень странно, если дотронуться, она такая мягкая, нежная, и пахнет нежно, и вдруг делается такая грубая. Кречет закрыл глаза, вдохнул запах ее духов… если бы вернуться домой, остаться одним, только вдвоем, так славно, спокойно. По-настоящему они с матерью жили там одни, без Ревира. Тот дом не больно хорош, и под него иногда заползают кошки и собаки – издыхать… но все равно Кречету он куда больше нравится, чем этот огромный домина, где так темно, а снаружи стены каменные. Вдруг ночью ударит молния, а они будут спать, и весь этот камень на них обвалится…

– Паршиво это было, – прошептала Клара. – Когда поженимся, больше ни за что не станем про это говорить, да? Еще несчастье накличешь, ведь тогда я буду на ее месте. В ее постели. А сейчас можно и сказать – паршиво это было, жуть. Я ей желала смерти, но ведь… по-настоящему-то разве я кому смерти пожелаю? Просто мне хотелось быть с тобой. Я никак не могла не думать, пускай это плохо, я все равно мечтала – пускай она куда-нибудь уедет, а я с тобой в этом доме… и Кречет с нами, как сейчас… при отце, как мальчику положено. Не могла я про это не думать. Разве я виновата, что мечтала? Такая уж я скверная?

Ревир взял ее руки в свои, точно утешал.

– Нам обоим хотелось одного и того же, – сказал он.

– Слушай, я совсем не люблю, когда кто умирает, – сказала Клара. – Не хочу я выходить замуж, если про меня так думают, я не такая! Меня любовь довела. Я в тебя влюбилась. Разве я хотела? Разве я думала отбивать чужого мужа? А твоя жена, бедненькая, что она могла поделать? Никто из нас этого не хотел, просто уж так случилось. Пришлось ей помирать и все время думать про меня, а когда ты приходил к ней домой прямо от меня – ну что ей было думать? Фу, прямо жуть берет! Я бы всякого мужчину убила, если б он со мной так поступил… А что я могла поделать, чтоб ей было полегче? Я влюбилась – и все тут…

Она неотрывно смотрела снизу вверх в лицо Ревиру. Говорила с жаром и в то же время покорно, и какой-то странный, туго натянутый был у нее голос, словно вот-вот порвется. Некоторое время они сидели молча. Потом Ревир пробормотал:

– Я знаю, знаю… – Он посмотрел на Кречета и, кажется, только теперь про него вспомнил. Немного покраснел. Сказал беспокойно: – Кажется, пора. Эстер, наверно, уже готова, и…

– Где твои ребята? – спросила Клара.

– Во дворе.

– Столько времени во дворе? Зашли бы в дом, обождали бы здесь.

– Не беспокойся о них, Клара. Ничего с ними не случится.

Они повели Кречета наверх, а сами шли впереди и говорили о чем-то между собой – торопливо, вполголоса, никогда они раньше так не разговаривали. В этом доме Клара и ходить сразу стала по-другому: сама вся прямая, а голову наклонила, и что Ревир ни скажет, она все кивает, будто соглашается, а на самом деле, может быть, нисколько не согласна. Кречет услышал, как Ревир сказал ей:

– Здесь я ночевал, когда бывал дома, она тогда была больна… Кристофер, – Ревир обернулся, – это будет твоя комната. Поди сюда.

Кречет подошел. Заглянул в комнату, и даже во рту стало сухо: своя комната в этом доме, комната с пустыми гладкими стенами, а в другом конце – окно, и на окне занавеска. Теперь он будет один. Он будет спать здесь один, и дверь будет закрыта. Если приснится страшный сон, нельзя будет броситься к матери – она уже не с ним.

– А тут что, комната кого-нибудь из ребят? спросила Клара, открывая какую-то дверь. Глянула туда мельком, будто теперь все комнаты ее: куда хочет, туда и заглянет. Ревир шагал по коридору чуть впереди. Постучался в другую дверь и сказал, что тут комната Кларка. В конце коридора он отворил еще одну дверь, и ноги сами понесли Кречета быстрей: надо пройти, пока Ревир о нем не забыл – вдруг закроет дверь, и останешься тут, в коридоре, один.

– А здесь будем мы с тобой? – сказала Клара, очень довольная. Заглянула в комнату и замялась, будто не решается войти, спина напряглась, стала прямая-прямая.

Ревир начал объяснять: все ее вещи сразу вынесли, комнату окрасили заново, теперь тут все новое, чистое. Клара кивала. Кречет стоял в нескольких шагах позади старших и ничего из-за них не видел. Ну и пускай, ему все равно. Они станут жить в этой комнате, дверь станут закрывать, и нельзя будет прибежать сюда, если напугаешься. Ну и пускай. Ревир что-то говорил, а Кречету за этим высоким человеком с темными волосами померещился другой, далекое, смутное лицо вдруг показалось ярче, живей, чем лицо Ревира, словно тень того человека медленными кругами опускалась на дом – неторопливая, грозная, как птица с широко раскинутыми крыльями. Говорил Ревир, говорила Клара. Они разговаривали торопливо, вполголоса, как будто в этой комнате все еще кто-то был и мог их услышать. Кречет прикрыл глаза – кажется, вот сейчас он расслышит голос того, другого человека, того, о ком не должен знать Ревир, кто уехал и не вернется…