Битва королей. Огонь эльфов - Бернхард Хеннен

— Клянусь в этом, — негромко прошептала воительница.

Королева осторожно ослабила хватку. Осколки впились в нежную кожу ладони Эмерелль. У Обилее тоже шла кровь.

— Ты знаешь, какую власть дает мне клятва на крови? — Голос правительницы был бесцветным. Она вынула из руки осколки.

— Тебе будет принадлежать моя душа, если нарушится печать моих уст. — Обилее все еще не могла поверить в то, что сделала Эмерелль.

— Если ты нарушишь клятву и твоя душа будет принадлежать мне, цикл смертей и рождений нарушится для тебя. Ты будешь отрезана от пути в лунный свет. Твоя судьба никогда не исполнится.

— Зачем, повелительница? Зачем ты делаешь это?

— Сейчас ты обладаешь большой властью надо мной, Обилее. Разве несправедливо, что и я получу власть над тобой?

— Но ведь ты могла бы просто довериться мне.

— И стать беспомощной? Нет, Обилее. Я живу слишком долго, чтобы доверять кому бы то ни было.

— Может быть, поэтому его родившаяся снова душа не находит тебя? — с горечью произнесла воительница. Она не осмеливалась назвать имя, поскольку в уголках рядом с полками для обуви по-прежнему гнездились тени.

— Наверное, такова моя судьба, — цинично произнесла Эмерелль.

Огоньки под платьями затрепетали. Снова стало теплее. Обилее поглядела на полки для обуви.

— Она ушла, — прошептала королева. Положила свою окровавленную руку на шею эльфийки и притянула Обилее к себе. — Мне жаль, что я забылась настолько, что выдала тебе его имя. Ты была близка моей душе. Было приятно говорить с тобой, хоть я еще и не знаю, приму ли твои советы. Мне пришлось бы распроститься с большей частью королевского достоинства, если бы я забралась в кухню и приготовила плохую стряпню. А достоинство — важная часть моего правления. Достоинство внушает другим уважение. Мне будут повиноваться только в том случае, если будут уважать. Но как бы то ни было, я тоже хочу дать тебе совет. Он довольно щекотливый, зато идет от чистого сердца. Я знаю, что ты чувствуешь к Нурамону. Не смотри на меня с таким удивлением, Обилее. Ты выдала себя в ту зиму, когда к нам вернулись Нурамон, Фародин и Мандред. У тебя на лице была написана любовь. Поговори с Нурамоном о своих чувствах.

Обилее стояла как громом пораженная. Она так старалась, чтобы другие ничего не заметили! Эта любовь — настоящее проклятие! Эльфийка знала, что не имеет права надеяться на ответное чувство Нурамона. Любить его было предательством. Он подарил свое сердце Нороэлль, которая когда-то приняла к себе в ученицы Обилее. Нороэлль была ей как старшая сестра. Никому девушка не доверяла так, как волшебнице. А потом королева изгнала Нороэлль, потому что та подарила жизнь ребенку демона и отказалась сказать Эмерелль, куда отнесла сына. Наказание было жестоким. Волшебница находилась в месте, о котором знала только королева. Никто не мог надеяться когда-либо найти Нороэлль. Но Нурамон не сдался. Он искал ее вместе со своими товарищами Фародином и Мандредом. Эти трое были единственной надеждой изгнанницы.

— Мне не пристало открывать Нурамону свое сердце. Он любит другую, и я не имею права сбивать его с пути поисков, потому что я тоже люблю ее и желаю ей счастья.

— Значит, ты думаешь, что станешь предательницей, если поговоришь с Нурамоном… Ах, дитя, да что может случиться? Если любовь Нурамона к Нороэлль настолько прочна, как кажется, то твои слова не будут представлять опасности для них. Но если нет, ты убережешь Нурамона от заблуждения. Нужно помнить еще кое о чем. Фародин тоже любит Нороэлль. В конце концов, если они оба все же найдут Нороэлль, она выберет только одного из них. Представь себе, что это будет Фародин. Если так случится, твое признание в любви станет утешением для Нурамона. Но есть и третья причина, которая важнее всех остальных. Настанет день, когда ты горько пожалеешь, что не поговорила с Нурамоном. Что бы он ни ответил, его слова освободят тебя. Если эльф отвергнет твою любовь, то лишит тебя иллюзии. При всей боли, которую он сначала причинит тебе, он освободит в твоем сердце место для другого. Сердце должно делиться, Обилее, иначе оно окаменеет. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Рискни и поговори с ним, если вы еще когда-либо встретитесь.

Обилее показалось, что слова сдавили горло королевы. Хороший ли это совет? Взгляд Эмерелль был открытым и приветливым. Ничто больше не напоминало ту могущественную эльфийку, которая заставила девушку принести клятву на крови. Может быть, она говорила о себе? Может быть, это ее сердце превратилось в камень? Многие думали так о королеве. Она казалась холодной и неприступной. Теперь Обилее знала другую Эмерелль. Но сколько осталось от той молодой эльфийки, которую любил полководец Фальрах? Довольно ли, чтобы завоевать его родившееся заново сердце?

Кровь сочилась из полусырого мяса, из-за чего подгоревшие кусочки лука казались островками в пурпурном море. Олловейн поднял голову. Никогда его еще так плохо не кормили при дворе. С тех пор как он прибыл, в воздухе висело почти ощутимое напряжение. Королева послала его в ванную. Приятно быть чистым, надеть чистую одежду. После долгого пути он выглядел словно бродячий кобольд-паяльщик, и, кроме всего прочего, воняло от него, как от фьордландца.

Олловейн уже дважды хотел заговорить об украденной книге, но Эмерелль отказывалась. Создавалось впечатление, что она ждет чего-то. Чего-то, что не имеет никакого отношения к его долгому путешествию. Королева краем глаза наблюдала за своим мастером меча, и он храбро поглощал эту невозможную пищу.

Они обедали на террасе под тутовыми деревьями, там, где много лет назад началось его путешествие. Кроме двух кобольдов, сохранявших почтительное расстояние, здесь не было больше никого.

Море свечей окутало все мерцающим золотистым светом. Ветер доносил из сада аромат спелых абрикосов. А еще пахло сухой травой и пылью. Над ними витало дыхание конца лета. И еще к этому примешивался другой аромат. Запах, будивший что-то глубоко внутри… Но определить его Олловейн не мог. Аромат был тяжелым и чувственным. Он возбуждал. И это тревожило мастера меча, ибо возбуждение было последним чувством, которое можно было проявить в присутствии королевы. Его мужское достоинство упиралось в тюрьму брюк. Олловейн был рад, что сидит, что его неловкое положение осталось незамеченным. Танцующий Клинок отчаянно пытался совладать с возбуждением, но от этого кровь только сильнее приливала к бедрам.

Он бросил взгляд на завернутую в лохмотья книгу, лежавшую на каменном парапете. Он украл рваную тряпку с чучела на одном поле и замотал в нее драгоценный фолиант, чтобы он привлекал к себе меньше внимания. И ему удалось! Эмерелль вообще не обращала на нее внимания. Вместо этого она украдкой наблюдала за ним.

На королеве было темно-красное вечернее платье. Темные гранатовые украшения лежали на ее коже, будто свежие раны. Было жутко тихо. Ни одна птица не пела, даже сверчки не стрекотали. Так замолкает природа, когда появляется охотник. Олловейн огляделся. Эмерелль еще не говорила о тенях. Они еще здесь? Это они лишили ночь голосов?