Курс новой истории - Сергей Михайлович Соловьев

в Италии и в 1693 году; со стороны Германии сопротивление французам было слабое, и они по-прежнему пустошили страну от Штутгарда до Дармштадта. Но среди успехов в 1695 году опять сильная потеря для Людовика: умирает Люксамбур. А между тем приближался к разрешению вопрос первой важности для Западной Европы — вопрос об Испанском наследстве, потому что болезненный Карл II должен был умереть бездетным. Надобно было приготовиться к решению этого вопроса, и Людовик начал входить в мирные переговоры с членами Великого союза. В 1696 году заключил отдельный мир с Франциею герцог Савойский, Виктор Амедей II: он получил все места, прежде уступленные им Франции, и выдал дочь свою за внука французского короля.

В 1697 году открылась конференция о мире между уполномоченными Франции, Англии, Голландии, императора и Испании в Рисвике в Голландии, и мир был заключен осенью: Голландия получила много торговых выгод; Вильгельм III был признан от Франции королем английским; внакладе остались слабейшие — Испания и Германия: первая должна была уступить Франции 82 местности в Нидерландах; вторая окончательно отказалась от Эльзаса и Страсбурга. Война кончилась, настало затишье перед бурею.

III. ВОЙНА ЗА ИСПАНСКОЕ НАСЛЕДСТВО

В первой половине XVII века Вестфальским миром окончился для Западной Европы период религиозных движений и войн, и вторая половина века представила стремление самого сильного государства Западной Европы, Франции, усилиться еще более на счет слабых соседей и получить игемонию. При общей жизни народов, к которой уже привыкла Европа, слабые начинают составлять союзы против сильного с целью сдержать его завоевательные движения. Уже не в первый раз мы видим это явление: в начале новой истории Франция стремилась также усилиться на счет слабых соседей, именно Италии, вследствие чего составлялись также союзы против нее; против нее образовалось даже огромное государство Карла V, обхватывавшее Францию с разных сторон. Но ни внешние препятствия, ни внутренние волнения не помешали росту и усилению Франции, крепкой своею округленностию и сплоченностию, и Людовик XIV явился опаснее Франциска I, тем более что против него не было могущественного Карла V. Душою союзов против Людовика XIV является Вильгельм Оранский, деятель другого рода, представитель другой силы, чем старый Карл V. Как штатгалтер голландский и король английский вместе Вильгельм сосредоточивал в себе представительство морских торговых держав, которые не были в состоянии бороться большими армиями с крупными континентальными государствами, но у них было другое могущественное средство, нерв войны — деньги. Это средство давно уже явилось в Европе вследствие ее промышленного и торгового развития и стало подле силы меча; морская держава не могла выставить своего большого войска, но могла нанять войско, купить союз.

Таким образом, вследствие общей жизни европейских народов в их деятельности, в их борьбе замечается разделение занятий: одни выставляют войско, другие платят деньги, дают субсидии — является в своем роде соединение труда и капитала. Морские купеческие державы не охотницы до войн, особенно продолжительных: такие войны дорого стоят; морские державы воюют только по необходимости или когда того требуют торговые выгоды, для них континентальные войны бесцельны, ибо они не ищут завоеваний на континенте Европы; цель их войны — торговая выгода или богатая колония за океаном. Но теперь для Англии и Голландии было необходимо вмешаться в континентальную войну. Прямое насилие, наступательное движение, захват чужого владения без всякого предлога были неупотребительны в новой, христианской Европе, и Людовик XIV для распространения своих владений изыскивал различные предлоги, учреждал Камеры Соединения. Но и без насилия, завоеваний и юридических натяжек для европейских государств существовала возможность усиливаться, присоединять к себе целые другие государства, именно посредством браков, наследств, завещаний: мы знаем, что таким образом одно время были соединены скандинавские государства, Польша соединилась с Литвою, и особенно знамениты были Габсбурги уменьем устраивать выгодные браки и посредством них по завещаниям и наследствам образовать обширное государство.

Теперь мы, наученные историческим опытом и находясь под влиянием принципа национальности, утверждаем непрочность таких соединений, указываем на кратковременность Калмарского союза, на дурные следствия Ягеллова брака для Польши, на непрочность пестрой монархии Габсбургов; но не так смотрели прежде, да и теперь не совершенно отказываются приписывать важное значение родственным связям между владельческими домами: страшная, истребительная война, которой мы недавно были свидетелями, началась по поводу того, что один из принцев Гогенцоллернских призывался на испанский престол. Когда счастливый наследник всех своих родных, Карл V, образовывал обширное государство из австрийских, испанских и бургундских владений, никто за это против него не вооружился, его выбрали даже в императоры Священной Римской империи, потому что в его силе видели оплот против французского могущества; но теперь, когда могущественнейший из королей французских, Людовик XIV, обратил свои взоры на Испанское наследство, то Европа не могла оставаться спокойною, ибо против могущества Бурбонов не было равносильного могущества. Голландия не могла быть покойна при мысли, что между нею и страшною Франциею не будет больше владения, принадлежащего отдельному самостоятельному государству; что Франция, недавно едва ее не погубившая, теперь еще более усилится; партия вигов в Англии, изгнавшая Стюартов, не могла быть покойна при мысли, что и без того могущественный покровитель Стюартов будет располагать и силами Испании; в Вене не могли помириться с мыслию, что Испания от Габсбургов перейдет к Бурбонам, что Австрия перестанет быть счастливою на браки (et tu, felix Austria, nube) и что счастье перейдет к Франции. Австрия, Голландия и Англия должны были препятствовать Людовику XIV получить Испанское наследство, а штатгалтером в Голландии и королем в Англии был Вильгельм III.

Роковое Испанское наследство должно было повести к страшной, всеобщей войне; но войны не хотели: ее не хотели морские державы по своей всегдашней политике, естественно и необходимо мирной, по естественному отвращению тратить трудовую копейку на войну, которая не принесет непосредственных торговых выгод, непосредственных барышей; ее не хотел император по обычаю невоинственной Австрии, по недостатку денежных средств, по дурной надежде на помощь Германии, по неоконченной, хотя и счастливой, войне с Турциею. Не хотел войны и Людовик XIV: мы видели, в каком печальном состоянии находилась Франция в конце XVII века; с разных сторон слышались голоса о необходимости прекратить воинственную политику и не могли не производить впечатления на короля, как бы ни велико было его самолюбие, как бы ни сильна была привычка презрительно относиться к мнениям, не сходным с его мнениями и желаниями, считать эти мнения фантазиями; притом последняя война, кончившаяся не так, как бы хотелось Людовику, показывала ему, что не очень легко бороться с коалициями. Все, таким образом, боялись войны и потому придумывали разные средства решить трудное дело дипломатическим путем.

Испанское наследство открывалось вследствие