Взрослая жизнь для начинающих - Виктория Рутледж

Она допила четвертую чашку и, на шаг отступив от мольберта, наклонила голову и стала критически оценивать то, что удалось сделать за утро. С учетом полного отсутствия интереса к этой работе, все было не так уж и плохо. У нее все еще не получались жених с невестой — карандаш как будто сам пугливо уходил от них в сторону, но большая часть второстепенных деталей — овцы, коровы, розы, подружки с красными глазами — была уже набросана и не выглядела совсем уж странной. Айона не знала, насколько ее мнение соответствует действительности, а насколько вызвано действием кофе, но это было не важно. По крайней мере, дело начато.

От работы у нее побаливали мышцы на плечах, и она стала рассеянно потирать их, обхватив себя руками, и позволила болезненной расслабленности полностью захватить все ее существо. Когда она работала, то обычно думала совершенно не о том, что рисовала, и после весьма долгих размышлений на тему того, не сделал ли ей Ангус промывку мозгов и не начала ли она думать точь-в-точь как он, ей было просто приятно прогнать из головы все мысли, до последней.

Минуту-другую она расслаблялась, а потом услышала знакомые позывные передаваемых каждые полчаса новостей и машинально посмотрела на часы.

«Проклятье». Было десять тридцать.

Айона могла бы взять такси, но у нее не было денег, да и такси не найти. Добираться до работы и в самое удачное время было непросто, и сейчас она носилась по дому, одевалась и слушала радио, чтобы узнать о проблемах с транспортом; создавалось впечатление, что на всех линиях метро отменяются поезда, а патрульные мотоциклы сообщают о серьезных пробках по всей столице. Вполне возможно, что пробки вызывают сами полицейские мотоциклы, заныривающие в плотный и медленный поток машин.

В конце концов, охваченная отчаянием и паникой, она вытащила горный велосипед Ангуса из кладовки со всяким хламом и поехала на нем, сокращая путь, где можно, и даже срезав углы через два парка, где проезд велосипедов был запрещен.

Но когда она наконец, обливаясь потом, вошла в «Виноградную гроздь», оказалось, что у Ангуса физиономия еще краснее, чем у нее.

Он стоял за стойкой, держа в руках телефонную трубку, волосы у него были растрепаны, потому что он то и дело проводил по ним свободной рукой, а на рубашке уже намечались круги от пота. Как только Ангус услышал, как хлопнула входная дверь, его плотно зажмуренные глаза широко раскрылись, но, увидев ее, мгновенно сузились.

«Дурная примета, — подумала Айона, и сердце ее ухнуло в пятки. — Очень дурная примета. Что у него такое уже успело произойти, что он так нервничает из-за моего опоздания? Может, паб перешел в руки нового владельца?»

— Анг, — торопливо заговорила она, надеясь успеть поскорее извиниться, не дав ему во всю разойтись.

— Ты понимаешь, что мне пришлось обзванивать все больницы Лондона! — проревел он, даже не подумав повесить телефонную трубку, которую держал в руке.

— Почему? — удивленно спросила Айона. Это казалось не совсем уместным. Она же опоздала только на полтора часа. В голове у нее самбой отдавались четыре выпитых за утро чашки кофе.

— Почему? — повторил Ангус еще более громким голосом. В телефонной трубке женщина наконец закричала так громко, что он решил уделить ей внимание и сердито поднес трубку к уху. — Да, извините, она только что пришла. Очень хорошо. Нет, я не собираюсь извиниться за то, что отнял у вас время. Вы должны знать, кто лежит у вас в больнице. Честно говоря, журнал можете оставить открытым и подготовьте свободную койку, может скоро пригодиться!

Он с силой швырнул трубку на висевший на стене аппарат, та упала. Джим выскочил из кабинета, осторожно прошел к телефону, повесил трубку и крадучись удалился обратно, в безопасное место.

— Ангус, ты возьмешь наконец себя в руки? — выпалила Айона, все стараясь говорить рассудительным тоном, в тщетной надежде, что и он ответит тем же. — Я очень извиняюсь за свое опоздание, я увлеклась рисованием и не заметила, как пролетело время. Тебе стоило мне позвонить.

Ангус и не думал успокаиваться.

— Но ты же оставила записку, что решила пойти пораньше поработать! И что я должен думать, когда я прихожу сюда, а тебя здесь нет!

Лицо Айоны приняло невероятно сосредоточенное выражение. Было очень-очень трудно не выходить из себя, когда Ангус начинал орать на нее, как ее отец, но она понимала, что закричать сейчас самой значило бы только подлить масла в огонь, — дома вполне можно было и поорать, но устраивать такие сцены в пабе означало бы выступить в роли местных комиков, и будет не настолько забавно, чтобы Тамара сочла это за подходящий иронический антураж.

— Но я же потому и оставила записку, чтобы сообщить тебе, что буду рисовать в сарае. Ангус, пожалуйста, не мог бы ты прекратить орать? Если бы Тамара немножко опоздала, ты бы не стал думать, что ее сбила машина, правда?

— Я бы не думал, я бы надеялся!

— Ангус!

— Я же беспокоюсь о тебе, глупая ты баба! — Ангус опирался на стойку, поставив руки на стопку подносов, — костяшки пальцев побелели, глаза выкатились, на лбу пульсировала вена. Он напоминал сердитого трактирщика с картины Хогарта. — Ты сейчас могла бы лежать где-нибудь в придорожной канаве и истекать кровью! У тебя надет браслет с группой крови?

— Ангус, — сказала Айона предостерегающим тоном. Она обвела глазами паб в поисках признаков жизни. Заведение напоминало Лондон в день похорон принцессы Дианы. Но она знала, что это впечатление обманчиво, и все в этот момент наблюдают за ними.

— Так надет? — настойчиво спросил он. — За него было заплачено тридцать фунтов!

Внутри у Айоны что-то не выдержало и сорвалось. Наверное, оттого, что с ней разговаривают как с младенцем, провинившейся сотрудницей и полной идиоткой в одном лице.

— Ангус, иногда ты меня просто пугаешь! — завопила она в ответ. — Я не хочу постоянно носить эту гребаную собачью бирку! Я взрослая женщина!

— Взрослая женщина с редкой группой крови! И не сквернословь!

Айона отвернулась от него и стала сжимать и разжимать кулаки. Она убеждала себя, что злится он потому, что беспокоится, а беспокоится потому, что любит ее. Он делал это совсем не оттого, что хотел выставить ее дурой перед остальными, как Крис.

Собрав все силы, чтобы не позволить себе потерять контроль над собой, и вспомнив советы, которые давала ей Мэри по поводу того, как разговаривать с маленькими детьми, Айона повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Ангус, — произнесла она очень медленно и так тихо, чтобы ее не услышали на кухне. — Я не хочу устраивать здесь скандал. Извини, что я опоздала. Пожалуйста, не разговаривай так со мной перед людьми. Ты сейчас похож на Гитлера.

— Так ты его не надела? — сказал он. — Ведь так?

— Ты хочешь, чтобы я дала тебе пощечину? — завопила Айона. Она хлопнула руками об стойку и не мигая уставилась ему в лицо. — Почему ты никогда не можешь оставить меня в покое? Ты никогда не чувствуешь, что пора остановиться? Господи! — Не дав ему ответить на это, она глубоко вдохнула — дыхание было зловеще неровным — и сказала: — Я пойду на улицу успокоиться. И ты здесь тоже успокойся. Когда я вернусь, мы начнем утро заново, о’кей? О’кей?