Лента Мёбиуса - Франк Тилье

Больше ничего не существовало. Только какие-то отдаленные звуки, которым вторили первые лучи рассвета. Стефан медленно встал с дивана. Голова болела, воспаленные глаза распухли. Когда он увидел перед собой бледное, осунувшееся лицо Вика, воспоминания лавиной хлынули в мозг. Он застыл не двигаясь, потом потянулся к бутылке виски, стоявшей на низком столике. Вик его остановил:

– Нет, Стефан.

– И что теперь? Кто я теперь? Меня отправят в тюрьму? В психушку? И даже не дадут похоронить жену?

Полицейский нервно потер руки. Все службы уже покинули дом.

– Думаю, никуда тебя не отправят. А делать нужно то, что обычно делают в таких случаях: связаться с органами помощи семьям…

– Нет, не хочу. Я не хочу больше слушать разговоры о психиатрах, лекарствах и больницах. Никогда…

– Разве у тебя нет семьи, друзей?

– Друзей? Семьи? Да я даже не знаю, кто я такой. Я вырос в чужой семье, у приемных родителей, которые решили, что я сумасшедший, и отказались от меня.

– А со стороны жены?

– Она мало с кем общалась. Из-за меня. Я позвоню ее брату, правда я с ним уже много лет не разговаривал. Надо, чтобы он занялся всем этим… Я не справлюсь. Один не справлюсь.

Лейтенант полиции провел руками по лицу. Он падал от усталости. А Селину сегодня к вечеру должны были выписать из больницы.

– Хотя у тебя и очень большой дом, тебе нельзя здесь оставаться, в том месте, где убили твою жену. Спальня опечатана, и это для тебя тоже не лучший вариант. Наверное, тебе надо на несколько дней поселиться в каком-нибудь отеле, ты…

– Я всю свою жизнь провел рядом с монстрами, я уже и сам стал монстром. Все, кто со мной сближается, либо ненавидят меня, либо погибают. Оставь меня, пожалуйста, в покое.

Стефан встал и пошел на кухню, чтобы взять две таблетки аспирина и упаковку антидепрессанта.

– Сильвия всегда сидела на этом стуле. Раньше я ее никогда не рассматривал, а теперь, когда она умерла, только ее и вижу. Я… я чувствую ее запах, вижу, как она проводит помадой по губам, как каждое утро, в одно и то же время. И на ней один из ее прелестных костюмов.

Он повернулся к полицейскому, а кот тем временем подошел к пустой мисочке, где когда-то было молоко.

– Что еще мне надо сделать? Когда? Когда я смогу забрать ее тело?

– Я позабочусь о том, чтобы Институт судебной медицины и похоронное бюро взяли все на себя.

– Возвращайся к жене, она ведь все-таки потеряла ребенка. Спасибо тебе, все в порядке.

– Нет, все далеко не в порядке.

– И потом, тебе надо работать, ты…

Вик вздохнул:

– Меня, скорее всего, отстранят от следствия. Они спускались в погреб, они видели фразы на стенах. То, как ты описывал жертвы, и эта история с испорченной пленкой… Я им сказал, что выложил тебе всю информацию, в том числе и конфиденциальную. Хотел тебя защитить.

– Как! Но…

– Я тебя прикрыл по всем направлениям: и с местом преступления, и с гипотезами, и с основными направлениями дела. В общем, везде. Учитывая надписи на стенах, это был единственный способ не превратить из тебя в сообщника убийцы. Майор уже сделал мне предупреждение за то… что я послал фото своему другу-врачу… Похоже, что для меня все кончено: не быть мне ветераном ни в Первом дивизионе, ни вообще в полиции.

– Прости, что поставил тебя в такое положение. Сначала с Сирьелем, а теперь вот здесь…

– Спасибо, что ничего не ляпнул на допросе.

– Это было нетрудно, ведь они и в самом деле приняли меня за сумасшедшего.

Вик стиснул челюсти:

– Сирьель все знал. Он знал, кто убийца, у него был фильм, который, несомненно, мог бы ответить на все наши вопросы. Этот человек был настоящим воплощением зла.

Стефан грустно улыбнулся:

– Теперь нас объединило… несчастье.

Он бросил рассеянный взгляд на мобильник, который начал вибрировать, и на экране высветилось: «Дюваль».

– Это мой друг-физик. Он уже второй раз звонит. Наверняка выиграл в лото. Радио говорило о двоих победителях. Вот ирония судьбы! Но теперь оставь меня, пожалуйста. Мне надо побыть одному. Ведь это я убил жену. Я ничего не смог сделать, чтобы ее спасти.

Она умерла. Действительно умерла. И это больше не кошмар. Назад ее уже ничто не вернет. Никогда. Как вынести такое страдание?

Стефан сидел на ступеньках крыльца, держа в руках бумагу и ручку, но был совершенно не способен хоть что-то написать. У него было такое впечатление, что он только сейчас начинает понимать, что произошло. Он подставил лицо солнечным лучам, и это доставило ему огромное удовольствие. Встав с крыльца, он побрел по просторному поместью, а вокруг пели птицы, шумели деревья. Стоял чудесный весенний день. Он пошел дальше, в Ламорлэ, по тенистым лугам, под синью неба и зеленью листвы, по красноватой земле. У детей был урок верховой езды, и они прямо и уверенно держались в седле. Вдруг его как громом поразило воспоминание о Мелинде, маленькой девочке из Мери-сюр-Уаз.

Он взглянул на часы и пошарил по карманам. Записной книжки со снами там не оказалось. Вик объяснил, что она сгорела в доме Сирьеля. Стефан сжал кулаки, закрыл глаза и постарался припомнить то, что отчасти стерлось в памяти из-за таблеток и алкоголя. Во втором сне он ехал в Со, по радио передавали сообщение о розыске, солнце клонилось к закату, на небе всходила луна. Было примерно 19:00–19:30. До экстренного радиосообщения оставалось максимум восемь часов. Не исключено, что уже слишком поздно.

В панике он бросился на поиски ближайшей телефонной будки и нашел одну рядом с почтой.

– Мадам Граппе?

– Кто говорит?

Он задыхался:

– Ваша… ваша дочь в опасности.

– Кто вы?

– Немедленно разыщите вашу дочь. Я гарантирую вам, что сегодня же ее украду. Ее зовут Мелинда, у нее курчавые волосы и выпал один зуб. Я рылся в ее досье, я взломал дверь школы. Спросите у директора. Все эти дни я следил за ней. Если вы меня не послушаете, ваша дочь умрет. Я убью ее своими руками. Идите и найдите ее.

И он повесил трубку, надеясь, что достаточно ее напугал, чтобы она отреагировала.

Сразу же после звонка Стефан ушел подальше в луга и, будучи уже совсем в невменяемом состоянии, уселся под деревом, достал листок бумаги и ручку и принялся писать длинное письмо Стефану-из-прошлого. Ясное дело, он его никогда не прочтет, но теперь это значения не имело. Чтобы понять непостижимое, Стефану сейчас надо было любым способом на что-то переключиться и освободить голову.