Стальное сердце - Олег Дивов

– Правильно, – кивнул Тим. – Для того чтобы вы могли диктовать условия, нужно, чтобы исчез я. Как только я испарюсь, вы сможете выйти к Проекту с широкой улыбкой и спросить, а где, собственно, ваша семья.

Самохин вздохнул так душераздирающе, что Тиму даже стало немного смешно. Он понял, что пора брать инициативу в свои руки. Терзаемый страхами доктор мог переживать сколько угодно, а у Тима оставалось все меньше времени для маневра.

– В каком состоянии ваша разработка? – жестко спросил он.

– Конца-краю не видать… – пробурчал Самохин.

– Отлично! Вот и делайте ее потихоньку. А параллельно тренируйте свое пси. Учитесь подчинять себе людей. И к тому моменту, когда Проект начнет давить, вы сами его возьмете к ногтю. Да он и так долго не протянет. Вопрос только в одном – сдохнет он до того, как вам придется кого-то убить, или нет.

Самохин тихо застонал.

– Еще один великий гуманист, – фыркнул Тим. – Ничего, привыкнете. Детей годовалых бросать вы умеете. Так что и человека придавить вам труда не составит.

– Тима… – простонал Самохин. – Я же с восемнадцати лет у КГБ вот где, – он протянул вперед сжатый кулак.

– А я с рождения! – заорал Тим, но осекся, боясь, что услышат. Лужа крови на полу уже приближалась к его ногам, и он уселся на стол рядом с доктором. – Во! – показал он на тела молодых людей. – Сидите в комнате, где два трупа и кровищей воняет так, что не продыхнуть, – и хоть бы что!

При этих его словах доктор издал такой звук, как будто его сейчас вырвет, и зажал рот руками. Некоторое время он, давясь, боролся с тошнотой.

– Я привык, – заметил Тим философски. – И вы привыкнете. Борьба за существование, доктор. Итак, вы все поняли, что я вам сказал?

Самохин, не отнимая рук ото рта, кивнул.

– Это ваш единственный шанс, – сказал Тим. – Либо вы перехватите инициативу, либо они вас съедят. Будем сотрудничать?

Еще кивок.

– Успеете за час меня подзарядить?

Пожатие плечами.

Тим обошел кровавую лужу по краю и уселся на стол под сканером.

– Вперед! – приказал он.

Доктор выбрался из своего угла и осторожно, по стенке, прошел за пульт перед столом.

– Окно нельзя открыть? – просил Тим. – Задохнуться можно. Ах да, нет же окон…

– Тима, – подал голос доктор. – Простите… Мне это так запало в душу… Так что, неужели моя Нина должна была вас убить?

– Ну почему сразу убить… – Тим лег и расслабился. Лезвие он воткнул в мягкое покрытие стола. – Мертвый я Проекту не нужен. Потерял бы сознание, и все. А они бы меня скрутили и привезли сюда. К вам-с.

– Ох… – только и сказал доктор, чем-то щелкая на пульте. Кронштейн сканера чуть подвинулся, и рядом с ним развернулась телескопическая штанга с цилиндрическим телом из тонкой металлической сетки. Тим ощутил легкое жжение в переносице.

– Между прочим, – заметил Тим, – мы уже полчаса болтаем, а дверь запереть так и не догадались.

– Там нет замка, – сказал доктор. – Не беспокойтесь, Тим, чужие сюда не ходят. Опасаются. А этим… Во-первых, я запретил, а во-вторых, если кто психотроники и боится, так это они.

– Меченых среди моего эскорта не видели?

– Это с черным пятнышком? Нет.

– А вы делаете успехи, доктор…

– Как она выглядела? – спросил доктор внезапно.

– Потрясающе. Она совсем еще девчонка и категорически не в моем вкусе, но… – начал было Тим и вдруг замолчал.

Жжение в переносице усилилось.

– Простите, – сказал Тим очень тихо. – Я вспомнил… Извините, доктор, мне сейчас тяжело говорить…

– Ничего, – пробормотал Самохин. – Главное – расслабьтесь.

– Я постараюсь, – выдавил Тим сквозь рыдания, сотрясающие его.

Самохин вышел из-за пульта и, не обращая внимания на то, что ступает по крови, подошел к столу. Он склонился над Тимом и положил ему на виски мягкие горячие руки.

– Бедный мой, – прошептал он. – Что же они с вами сделали…

– А-а, н-ничего… – выдохнул Тим, содрогаясь всем телом. – А-а, они меня у-уб-били…

* * *

Молодой человек вышел из лесной чащи и остановился на высоком откосе, глядя вниз. Перед ним была небольшая котловина, на дне которой блестело густо заросшее по краям озерцо.

Легкий ветерок перебирал седые пряди, спадавшие на высокий лоб. Молодой человек сбросил с плеч рюкзак, уселся на сухую траву и прикрыл глаза. Он вышел к цели, и ему больше некуда было торопиться.

Пару недель тому назад, почувствовав за собой погоню, он был вынужден прибавить темп. До этого он шел через страну неспешно, раздумчиво, стараясь впитать в себя как можно больше ощущений. Жадно подставлял лицо ветрам, ловил носом запахи, прикасался руками к зданиям и машинам, перебирал в пальцах дорожную пыль. Вставал на колени перед цветами и нагибал к себе ветви деревьев. Пил из множества озер и рек.

Только к людям он был равнодушен, используя их, когда требовала необходимость, и не замечая, когда они были ему не нужны. Он долго шел пешком через села, городки и города, но не увидел в них ни одного человека. Даже когда заходил в людские дома, чтобы переночевать или привести себя в порядок, самих людей он не видел.

И еще он закрывал глаза, склоняясь над водной гладью. И брился на ощупь, почти не глядя в зеркало. Бриться он никогда не любил, но щетина не шла ему, а он почему-то хотел быть красивым, хотя и не позволял людям замечать себя и запоминать свой облик.

Только однажды он случайно увидел свое отражение в зеркальном окне. На него смотрело жесткое волевое лицо, на котором ярко выделялись серо-стальные глаза. А корни волос в густой пепельной гриве были почему-то окрашены в темно-коричневый цвет. Он долго рассматривал себя, не понимая, что это означает, пока не сообразил – к его волосам скоро вернется их прежний цвет. На душе стало горько, потому что – он это точно знал – никогда не станут прежними его глаза. И вряд ли когда-нибудь отогреется сердце.

Иногда вечерами на привалах он разжигал костер и вызывал из небытия образ женщины, которую потерял. Сотканная из призрачной голубоватой дымки, она садилась рядом, клала полупрозрачную руку ему на плечо и разговаривала с ним, пока он не засыпал.

А иногда он не засыпал и беседовал с ней всю ночь, как это часто случалось, когда они были вместе во плоти.

Потом какое-то время он не мог говорить с ней. Погоня настигала его, и он спешил увести преследователей как можно глубже в тайгу, чтобы не пострадали невиновные. Сначала он отвадил от следа собак, которых ему было особенно жаль. Он всегда хорошо относился к собакам и обрадовался, когда они ушли. Затем попытался образумить людей. Но люди его не послушались, и тогда он избавил их от своего общества.