Северный пламень - Михаил Голденков

По опустошенной земле Литвы, тем не менее, набрав для охраны еще пятнадцать человек добровольцев в Шклове, обоз Миколы Кмитича, с постоянными остановками, но уже, слава Богу, без нападений, доплелся до Ливонии. По дороге, впрочем, еще дважды обоз натыкался на легкие конные отряды московской армии, не то татар с калмыками, не то казаков. Но те быстро ретировались, не желая иметь дело с регулярной армией Швеции.

Это были самые тяжелые и невыносимые дни всей войны для оршанского князя Миколая Кмитича. Он смотрел на ограбленную и сожженную Отчизну и чувствовал свое соучастие в этом преступлении. Вспоминал лица погибших в Кривическом лесу женщин и ощущал боль только лишь своей вины…

— Поехали в Курляндию, в Митаву, пан Миколай, — предлагала Миколе Гертруда, — вы мне уже как брат стали. Поедемте?

— Дзякуй вам, пани Гертруда, — сжимал в ладонях руку женщины Кмитич, — но мне надо возвращаться. Все мои города — Менск, Гродно, Орша — все пострадали от войны. Все надо возводить там заново. То, чем занимался мой отец после войны с отцом этого варвара Петра, придется делать теперь и мне. Видимо, это наш крест — вновь возводить из руин наши города…

Громыхающий поезд войны ушел с земель Литвы в соседнюю Русь, оставив разоренными многие вески и местечки Княжества. В стране начался голод, многие покидали литвинские земли, уезжая кто в Польшу, кто в Пруссию, кто еще дальше… От голода погибло до тридцати четырех тысяч человек, начались случаи людоедства. За это было схвачено и казнено восемь человек… А в общем количестве страна потеряла 700 000 погибшими, бежавшими, умершими с голоду или угнанными в Московию… Жители Великого Княжества Литовского вновь ощутили нешуточный удар. И без того редконаселенная страна лишилась третьей части своих «жихарей». Хуже дела обстояли только в не так уж и давно закончившейся войне 1654–1667 годов, которую так часто недобрым словом вспоминали старики. Но вот уже и их детям и внукам есть что вспоминать…

* * *

Уставший, раздавленный и морально сломленный Микола Кмитич вернулся в Оршу в начале зимы 1708 года. Его глазам Орша открылась побитым и обшарпанным городом. Как и встречавшиеся по дороге вески, где ранее, до войны, не раз бывал Микола. Особенно расстроила оршанского князя веска Чаремуши, точнее то, что от нее осталось. В этой веске Кмитич не увидел ни одной целой хаты, только в нескольких местах вместо домов развалины. Людей там больше не было.

Малолюдно было и на заснеженных улицах самой Орши. Бросились в глаза два совершенно разрушенных дома, в которых, похоже, никто не жил…

Несмотря на разбитость, Микола живо взялся за работу по восстановлению родного города. Даже Каляды и Новый год прошли у него, не запоминаясь, даже на Пасху он не выпил вина, боясь, что сорвется, выбьется из ритма… Окончательно срубило князя письмо от Авроры. Он был нескрываемо удивлен, когда прочитал, от кого пришел лист. Само письмо было зашифровано. Конечно, Микола тут же вспомнил тот самый шифр, который придумала в свое время Аврора и на котором они так часто переписывались, будучи влюбленными. Кмитич тут же сел за стол и принялся за расшифровку текста:

«Милый Ник! Третий раз посылаю тебе письмо. Может, хотя бы это дойдет. Если война продолжается в Украине, значит ты либо не передал письмо Карлу, либо он его проигнорировал. Я была в Могилеве по поручению сестры Карла. Она прознала, что на ее брата готовится покушение. В Стокгольме все устали от войны, которую Карл уже восемь лет ведет за границей, разоряя финансово Швецию и физически ее прибалтийские владения. Хедвига София точно знает, что есть во дворце люди, готовящие заговор с целью отравить Карла и посадить на трон ее, тем более что страной Карл уже давно не управляет, занимаясь лишь войной. Хедвига не желает становиться королевой такой ужасной ценой. Она уполномочила меня уговорить Карла не продолжать поход и вернуться в Швецию, рассказав о заговоре. Карл меня внимательно выслушал, но по поводу отравления лишь улыбнулся, сказав, что умрет от пули. Тем не менее Карл поблагодарил меня за информацию. На критику королевы Хедвиги, переданную через меня устно, он отреагировал также на удивление спокойно. Хедвига просила меня, если после разговора со мной Карл не послушается и пойдет-таки на воссоединение с Мазепой, передать ему письмо с именем предполагаемого заговорщика. Сестра Карла сомневалась насчет этого человека, но все равно просила использовать его как последний козырь, чтобы удержать Карла от дальнейшей войны. «Если он послушает меня и повернет, то сожги письмо», — приказала мне Хедвига. Я бы и сама передала это тайное письмо с именем заговорщика Карлу, но он приказал мне срочно покинуть Могилев. Тогда я и упросила тебя сделать это. Ныне с Карлом нет никаких контактов. Я не имею ни малейшего понятия, где ты находишься сам, но если ты прочтешь это письмо, то помоги связаться с королем. Он в опасности. Если до выхода Карла из Могилева заговорщики ждали, то теперь будут действовать».

Кмитич, прочитав текст до конца, обессиленно откинулся на спинку стула… Письмо было написано еще до того, как до Швеции докатилась весть о поражении Карла под Полтавой и его бегстве в Молдавию. Передал ли Левенгаупт то секретное письмо Карлу? Даже если и так, то навряд ли упрямый король стал бы слушать то, что пишет ему сестра. Женщины… Он их не слушал, для него они были пустым местом, особенно в делах государственных и военных. Заговор? Он бы лишь рассмеялся над этим. И что теперь мог поделать он, Микола Кмитич? Где искать Карла? И разве можно исправить хоть что-то в сломанной карете, несущейся вниз по крутому склону горы?

Ноги стали ватными. Кмитич тяжело встал, упираясь в подлокотники заскрипевшего стула, шатаясь, подошел к полке и взял бутылку горелки. Хотелось выпить, скорее даже напиться и все забыть…

* * *

Грустно пощипывая рыжеватый ус, несвижский князь смотрел из окон своей квадратной, словно короб, кареты на полупустые улочки некогда веселого местечка… Громыхая колесами по булыжникам мостовой Орши, карета проехала мимо костела в стиле барокко со скромной капеллой Девы Марии. Красный кирпич костела с одной стороны был испещрен следами пуль… Прямоугольный мини-дворец Кмитичей, перестроенный дедом Миколы более семидесяти лет назад, с красивой лепниной над окнами, с фасадами, завершающимися ступенчатыми и треугольными фронтонами, ныне также выглядел каким-то заброшенным, неуютным. С открытой галереей, выходящей к затянутому туманом грустному парку с видом на православную церковь, стоял фамильный дом Кмитичей большим неухоженным серым квадратом с обвалившейся штукатуркой на углах… Возможно, унылость будынку придавал и серый холодный декабрьский день 1709 года, лишенный снега, но лишь клочками засыпавший низины белой снежной мукой…

Карета въехала во внутренний двор. Ворота были не заперты… Кароль вышел, поднялся по ступенькам, постучал кольцом в кованную дверь и стал ждать, нервно поправляя на голове меховую шапку с пером… Дверь тяжело скрипнула, загромыхала и приоткрылась, в просвете появилось дуло мушкета, а затем и знакомая физиономия старого доброго Кастуся. Он еще в окно увидел обтянутую черной кожей карету с радзивилловским гербом на дверях. Мушкет прихватил, лишь чтобы показать Радзивиллу: не мед нынче жизнь в Орше…