Северный пламень - Михаил Голденков

Увы, глух и слеп оказался к знакам свыше шведский король. Он с семнадцати лет привык, что фортуна любит его, полностью уверовал, что им движет Божья десница. Небеса и в самом деле благоволят молодым и смелым. Но вот после победного Головчина боги войны, похоже, отвернулись от упрямого воина, уже вторая битва его армии дается слишком уж тяжело. Карл не проанализирует и третье, последнее сообщение свыше: в конце года придет печальная весть из Скандинавии, где провалилась миссия по захвату Тронхейма. Почти десятитысячная армия, набранная из финнов, не сумела захватить эту старую норвежскую столицу, а возвращаясь обратно горными холодными тропами, чуть ли не на треть осталась на морозе под суровым зимним небом. Норвежцы с ужасом обнаруживали солдат, сидящих на земле по десять, а то и по двадцать человек, целым взводом, покрытых снежной пеленой и уже неживых… Выжившие более не представляли из себя боеспособной армии, много было больных и покалеченных этим ужасным и бесполезным походом по заснеженным скалам Норвегии.

— Неуклюжая деревенщина эти финны! Ничего нельзя им поручить! — злился Карл, когда ему докладывали о провале норвежской миссии. Увы, вновь никаких выводов король для себя не сделал, продолжая свой затянувшийся поход, в котором не видно было даже малейшего отблеска будущей победы. И последний разговор с Авророй Кенигсмарк, разговор, изначально встревоживший Карла, шведский монарх также выбросил из головы. «Заговор… Просто болтают невесть что в мое отсутствие! Хотел бы я посмотреть на того, кто бы на настоящий заговор решился!» — думал Карл еще там, в Могилеве.

* * *

Ну, а что же Левенгаупт? Как бы ловко ни перехитрил он царя, победителем генерал себя не ощущал: к Карлу ехал на треть сократившийся обоз, потерявший почти четыре тысячи солдат в кровавой сече. Оставшиеся в живых измученные долгим тяжким переходом и жестокой битвой уже не выглядели бравой боеспособной армией… Еще полторы тысячи потерявшихся подчиненных Стакельберга блуждало где-то в лесах. О них Левенгаупт абсолютно ничего не знал… Этих отбившихся от основного курляндского корпуса собрал вокруг себя войсковой судья Йохан Бенеке. Под чутким руководством этого отважного немца все отставшие от Левенгаупта маршем пошли обратно к Шклову. Дойдя до деревянных домиков Шклова, храбрецы, передохнув и набравшись у Сапеги провианта и пороха с пулями, отправились оттуда прямиком в Ливонию. Об этом геройском походе полутора тысяч смельчаков, идущих по незнакомым лесным тропам в свои родные края, можно было сложить героическую песнь. Четырежды люди Бенеке мужественно отбивали яростные атаки царских карательных отрядов казаков, калмыков, татар и драгун, дважды обманывали хитроумные казачьи засады и продолжали упрямо идти на спасительный север… Местные литвины, в принципе, с сочувствием относились к отбившимся от армии курляндским солдатам, помогая кто чем, но были и лихие людишки, что нападали с целью завладеть шведским оружием… Этот беспримерный поход прибалтийских солдат через леса и болота, сквозь туманы и дожди осенней Литвы, минуя рыскающих карателей, успешно завершился в Ливонии. Правда, до дому добралась лишь тысяча храбрецов. Почти треть отряда Бенеке погибла и потерялась на этой огненной дороге войны.

* * *

— Теперь наши пути расходятся, — грустно говорил Левенгаупт Миколе Кмитичу, когда курляндский корпус с усталым и побитым пулями и ядрами эскортом прибыл через хмурые плоские поля в Пропойск, — дальше ты не пойдешь. Дальше другие проводники меня поведут. Тут скоро не твоя земля начинается, а царь Петр идет по пятам, нам нужно готовиться к их новой атаке. Тебе другое задание, не менее ответственное — уведи женщин и рижских купцов, ибо не сегодня-завтра в Пропойске московиты появятся. Я больше не могу рисковать гражданскими людьми. И дам тебе я на охрану всего-то двадцать пять человек. Сам выберешь, кого. Выручай, мой друг, меня снова. Спаси людей…

Микола не желал покидать Левенгаупта, но понимал, что тот прав — кто-то должен српровождать женщин и гражданских лиц, нельзя оставлять их больше при обозе. С другой стороны, никто кроме него, Миколы, не смог бы этого сделать. Именно он хорошо знал местные пути и дороги, и именно он мог быстро и безопасно доставить женщин обратно в Ливонию.

— Хорошо, я выполню твое приказание, — ответил Микола генералу, — только и ты выполни мою просьбу.

Оршанский полковник достал из кармана зашитый в платок секретный пакет Авроры.

— Вот! — он протянул пакет Левенгаупту. — Отдай это в Полтаве Карлу. Это секретное важное письмо. От его сестры Хедвиги.

Без лишних вопросов Левенгаупт спрятал письмо:

— Будет сделано, герр Кмитич.

И вот теперь Микола Кмитич возглавил свой собственный обоз из более чем двухсот человек гражданских людей: женщин и рижских торговцев, и двадцати пяти конных солдат — из которых большая часть была литвинами. Трое — Александр Ивановский, Александр Загурский и Рыгор Жиркович примкнули к Кмитичу еще в Могилеве, когда оршанский князь ушел навстречу Левенгаупту… Только шел этот обоз уже в обратном направлении. Впрочем, далеко не все жены офицеров согласились покинуть армию Левенгаупта…

Вслед ушедшему на север отряду Йохана Бенеке оршанский полковник с общего согласия своего отряда решил пробиваться в Могилев, затем в Шклов и оттуда вести всех обратно в Ливонию по знакомому пути обоза курляндского корпуса… Правда, дорога нынче была более чем опасной: вокруг шныряли посланные царем отряды в поисках отставших от Левенгаупта солдат, и обоз шел медленно, испуганной ланью, опасаясь хищника за каждым деревом и кустарником… Почти тридцать повозок — не так уж и мало. У Миколы же на охрану такого длинного каравана было в распоряжении всего лишь двадцать пять человек. Напади враг — и разгром неминуем… Поэтому выставили круговую охрану, впереди первой повозки ехал на коне с мушкетом в руке опытный Жиркович, все время оглядываясь и прислушиваясь к шорохам осеннего леса, то и дело подавая знак рукой либо продолжать движение, либо приостановиться… Хвост обоза охранял не менее опытный Александр Ивановский, бывший охотник, ему помогали и женщины. Точнее, более всего помогала одна из них — лихая белокурая красавица курянка, разъезжающая на белой как снег кобылице. Звали эту молодую женщину Анне. Она всегда появлялась в кожаном коротком казаке, в каковых в недавнем прошлом ходили шведские мушкетеры, и с двумя пистолетами, торчащими из-за широкого пояса на ее осиной талии. Анне прекрасно держалась в седле и владела оружием как заправский офицер. Говорили, что ее мужа убили при Лесной, но Анне никогда ничего об этом не говорила сама… Ее длинные развевающиеся на ветру волосы мелькали и в голове обоза, и в хвосте. Анне являла собой кипучую энергию, и Микола постоянно шутя называл ее своей правой рукой.

— Анне двух мужиков стоит, — говорил про нее Жиркович…

Но несмотря на бдительность и предельную осторожность, даже если приближение врага удавалось бы предупредить, то построиться в подобие вагенбурга обоз все равно бы не успевал, особенно на узкой лесной дороге. Отражение противника выливалось бы в кровавый бой со множеством жертв. Поэтому Микола с Жирковичем и Ивановским разработали иной план: чуть что — отвлекать неприятеля группой в десять всадников, уводить подальше от обоза даже ценой собственной жизни, ибо на кону жизнь более двухсот человек, половина из которых женщины. Поэтому десять ратников постоянно ехали в седлах с заряженными мушкетами, с пистолетами за поясом, с сумками с парой гранат…